– Предлагаю попробовать национальное блюдо, популярное в Восточной Европе в летний полдень, когда одурманенные жарой работяги возвращаются с поля домой. – Браун жестом пригласил приступить к действию мадам Лани, держащую большую супницу. В то время как гости разливали в тарелки серебряным черпаком что-то коричневое, звенящее кусочками льда, хозяин объяснил:
– Это, собственно, первое и второе блюдо, вместе взятые, а может быть, и десерт – в зависимости от состоятельности семьи. Здесь мелко нарезанные овощи, травы, кислые сливки и главное – сама жидкость, называющаяся, кажется, КВАС, если я точно произношу. Квас – что-то среднее между пивом и пепси. Приготавливается здесь у меня лично мадам Лани по специальному рецепту, с добавлением хмеля и изюма. Хотя я напрасно распространяюсь. Возможно, кто-то из вас даже больше осведомлен в хитростях славянской кулинарной школы. Ты, Дани, ведь француз только наполовину?
– Мой отец – австриец. А если отбросить венский снобизм, то с коктейлем кровей, унаследованным еще от Австро-Венгерской империи. Так что гарантировать чистоту расовой принадлежности просто невозможно. Вполне вероятно, что мои предки хлебали этот ваш «КВАШ» буквально каждый день.
– А Йохим-Готтлиб, по-видимому, полноценный австриец. Кто ваши родители? – обратился Браун к молчаливому гостю.
– Я сирота. Вырос с бабушкой и дедом, который был католическим священником, а бабушка – словацкая крестьянка.
– Ага, вот видите, значит, и вас этим блюдом не удивишь, – заметил хозяин.
– Зато я – чистокровная француженка, причем – парижанка, но при всем этом терпеть не могу снобов, – вставила Сильвия, для убедительности тряхнув пружинками локонов.
– Боюсь, что мне похвастаться оригинальностью происхождения не удастся. Где-то, в глубине родословной, я чуть-чуть турчанка, – сказала Нелли. – Но вместе с отцом, служившим в самых разных местах мира, я жила в Германии, Италии и даже в Константинополе. А вы, мсье Браун, скорее уж похожи на итальянца, чем на немца.
Все уставились на Брауна. Его лицо, контрастируя со светло-бежевой тканью костюма, действительно отличалось смуглостью, так что улыбка казалась особенно белозубой, а густые волосы, зачесанные назад, смоляными. И в глазах, столь темных, что зрачки совсем не выделялись, было что-то южное, помимо черноты, какая-то насмешливо-авантюрная искорка. Особенно «итальянскими» в Брауне были виски – почти седые, довольно низко отпущенные, и небольшие усики, еще совсем черные.
– Нет, увы. Мне приходилось жить в Италии, где меня действительно принимали за своего, пока я не начинал говорить с моим ужасающим акцентом. А теперь пора отведать горячего и, главное, налить вина. Думаю, что за горячим не будет слишком бесцеремонно называть меня просто Остин.