Мысль о том, что Родина жила и воевала не совсем так, как представлялось ему, впервые пришла Остапу только в конце войны. Свою жизнь он не берег, рвался в самые опасные передряги. Сберегла его судьба. С точки зрения строевого армейского офицера, лейтенанту Гульбе, попавшему в командирские «холуи», сильно повезло. Сам же комдив, заполучивший в шоферы преданного, храброго, башковитого парнишку не раз благодарил случай в лице помощника начальника штаба дивизии по кадрам за полученный подарок.
Имея отличный послужной список и завидную боевую репутацию, лейтенант моторизованной части сухопутных войск О. Гульба поступил в распоряжение командира артиллерийского дивизиона Сергачева В. С. в начале 1944-го. Предшественник Остапа подорвался на мине вместе со своей верной старушкой полуторкой. Теперь же нового «возилу» ждал пахнущий краской «виллис», прибывший на фронт от американских союзников.
Сергачев В. С., жилистый, поджарый, с худым лошадиным лицом, туго обтянутым обветренной землистого цвета кожей, был немногословен, неулыбчив, скуп на похвалу. Доцент-математик, попавший на фронт прямо из стен Ленинградского университета, во главу своей командирской миссии поставил жесткий профессиональный и нравственный принцип: неоправданные человеческие потери приравнивать к преступлению. Выдержать этот не очень популярный в командных верхах принцип было ой как нелегко, и Остап подставил командиру свое крепкое молодое плечо, помогал, чем мог: смекалкой, расторопностью, инициативой, «прикрывал» Сергачева перед полковым начальством, «выбивал» запасные детали и бензин в хозяйственной части, выискивал хитрые пути-дорожки, объезды и прикрытия и не унывал, когда надеяться было не на что.
Комдиву не стукнуло и сорока, но чувствовалось, что берет он уже не силами и энтузиазмом, а жилами и совестью. Шло наступление по всему фронту, и артиллерия, этот «бог войны», по крылатому определению тов. Сталина, действуя в связке с пехотным батальоном, подготавливала боевые позиции, прикрывала наступление, обрушивая удары на яростно сопротивляющегося противника.
Сергачев почти не спал, отключаясь на несколько минут в блиндаже или на ходу в машине, и Остап, его фронтовой брат и нянька, увидев откинувшуюся голову сраженного сном комдива, заруливал в лесок – переждать пяток-другой минут. Глубоко запавшие, потемневшие глазницы, торчащий острый кадык, тяжелое дыхание – это измученное, на исходе сил тело, тянуло изо дня в день тяжелый воз ответственности за три артиллерийские батареи с орудийными расчетами, известными ему поименно, – за всех вместе и за каждого в отдельности. За деревушку, попадавшую в зону обстрела, и за тех, кто в тылу, под защитным прикрытием фронта, за своих – жену и двух дочек, пропавших в блокадном Ленинграде, и за Родину-мать, и лично – за товарища Сталина.