Я очень плохой рыбак и ловить рыбу почти не умею. Но на Ангаре и я ловил рыбу на голый крючок, без наживки. На закате воздух становился холоднее, мошки летали над самой водой. Ельцы выскакивали из воды, на лету хватали мошек и с шумом плюхались обратно. Достаточно было стоять на берегу и вести удочкой с голым крючком сантиметрах в десяти-пятнадцати над водой, от чего ельцы приходили в страшное возбуждение, прыгали изо всех сил… Рано или поздно кто-то из них хватал крючок и попадался. Постояв минут двадцать, можно было подняться по склону и вернуться в лагерь, принеся рыбы на уху. Чистить ельцов приходилось дольше, чем ловить.
Это не «рыбацкая история» и не похвальба своей добычливостью. Говорю честно: не рыбак, и прелесть рыбалки мне малопонятна. Не люблю.
Но что поделать, если действительность бывает удивительнее всякой сказки? За год до всех этих событий, и тоже на Ангаре, я поймал нескольких ельцов… собственными трусами. Как?! А вот так: кладешь, значит, трусы на дно и придерживаешь руками. Ельцы начинают плавать непосредственно над трусами, и тогда задача простая – рвануть так, чтобы успеть выбросить ельцов на берег. Как правило, удавалось! Одна уха (из многих, съеденных за сезон 1977 года) была полностью сварена из рыб, пойманных таким способом.
Хариуса же в те времена, до построения очередных ГЭС на Ангаре, ловили так: выводили лодку на стремнину и пускали ее самосплавом. Прозрачная быстрая вода, летящая со скоростью поезда. Жарит солнце, а от воды – холод. Лодка летит, и один сидящий забрасывает удочку, второй откупоривает бутылку, разливает… К тому моменту, как водка покроет дно кружек, уже попадается хариус. Им закусывают: практически еще живую рыбу пластают, выбрасывая в реку голову и внутренности, отделяя нежнейшее мясо. Это мясо круто солят…
Невероятно вкусное оно, мясо хариуса. Если пить не водку, а спирт, ощущение еще невероятнее – испаряющийся во рту, обжигающий язык и щеки спирт, а поверх – это изумительное мясо, словно бы тающее во рту. Мясо почти что живой рыбы.
Не хотите верить? Воля ваша.
Когда ходили вдоль острова, искать другие стоянки, что-то крупное срывалось в кустах, топоча, уходило вглубь острова – лоси. На последней, самой дальней от лагеря стоянке находили какашки какого-то крупного зверя, а вглубь острова вилась тропа, над которой в метре над землей уже смыкались ветки кустарников. На следующий день на коре сосен видны были метки: зверь вскинулся на дыбы, старался сорвать кору как можно выше, чтобы показать – вот такой я огромный.
В низовой части острова проходила шивера, то есть место, где протока становилась уже и мельче и вода с ревом перехлестывала через камни. Это не водопад, даже не порог… шивера – и есть шивера. Эти метров сто по бурному мелководью между островом и материком вполне мог пересечь крупный зверь. Мелкие животные на остров могли приходить зимой, по льду реки. Но зимой медведи спят, а лоси и олени вряд ли захотят ходить по льду. Скорее всего, они шли на остров все-таки через шиверу.