Следующей ночью, в сумерках рассвета, Уленшпигеля разбудили крики Ламме:
– Уленшпигель, Уленшпигель! На помощь! Не давай ей уйти! Разрежьте бечёвки! Разрежьте бечёвки!
– Что ты кричишь? – спросил Уленшпигель, выйдя на палубу. – Я ничего не вижу.
– Это она, – ответил Ламме, – она, жена моя, плавает в шлюпке вокруг того корабля, да, того корабля, откуда слышались песни и лютня.
Неле вышла на палубу.
– Разрежь мои бечёвки, друг мой, – обратился к ней Ламме, – разве ты не видишь, моя рана исцелена; её нежная рука перевязала рану. Она, да, это она. Видишь, вон она стоит в шлюпке? Слышишь, она поёт? Приди, моя дорогая, приди, не убегай от твоего бедного Ламме, который без тебя так одинок на свете.
Неле взяла его руку, коснулась его лица.
– Он ещё в жару, – сказала она.
– Разрежьте бечёвки, – говорил Ламме, – дайте мне шлюпку! Я жив! я счастлив! я здоров!
Уленшпигель перерезал бечёвки; освобождённый Ламме соскочил с постели в белых холщовых исподниках без куртки и начал сам спускать шлюпку.
– Смотри, у него руки дрожат от нетерпения, – сказала Неле Уленшпигелю.
Шлюпка была готова, и Уленшпигель, Неле и Ламме сошли в неё с гребцом и направились к кораблю, стоявшему в глубине порта.
– Красавец корвет, – сказал Ламме, помогая гребцу.
На ясном небосклоне, озарённом лучами рассвета, точно золотистый хрусталь, вырезывались изящные очертания корабля и его стройных мачт.
– Теперь расскажи нам, как ты её нашёл? – спросил Уленшпигель у гребущего Ламме.
– Мне было лучше, я спал, – прерывисто рассказывал Ламме, – вдруг глухой стук. Кусок дерева ударился о борт. Шлюпка. Матрос бежит на шум: «Кто там?» Нежный голос, её, сын мой, её сладостный голос: «Друзья». И другой голос грубее: «Да здравствуют гёзы! От командира корвета «Иоганна» к Ламме Гудзаку». Матрос бросает лесенку. При свете луны вижу, на палубу подымается человеческая фигура: полные бёдра, круглые колени, широкий таз; говорю себе: «поддельный мужчина»; чувствую, точно роза раскрылась и коснулась моего лица: её губы, сын мой, и я слышу, она, понимаешь, она говорит со мной. Целует меня и поливает слезами, – и точно жидкий и благоуханный огонь охватил моё тело, – и говорит: «Я знаю, что поступила дурно, но я люблю тебя, муж мой. Я дала обет Господу, но изменяю клятве, муж мой, мой бедный муж; я уже не раз приходила, но не смела приблизиться к тебе. Наконец матрос мне позволил; я перевязывала твою рану, ты меня не узнавал, но я тебя вылечила; не сердись, муж мой. Я пришла к тебе, но я боюсь: он здесь, на вашем корабле. Пусти, я уйду; если он меня увидит, он проклянёт меня, и я буду гореть в вечном огне». Плача и радуясь, она поцеловала меня ещё раз и ушла, несмотря на мои слёзы, против моей воли; ты связал меня по рукам и ногам, сын мой, но теперь…