– Ты нужен, Гудо. И ни о чем не спрашивай.
Уже привыкший к тому, что на турецких землях не терпят неповиновения, и все еще не освободившись полностью от мысли, что он уже не раб, Гудо послушно последовал за необычайно серьезно настроенным начальником тайной службы. Не успев удивиться тому, что их сопровождал всего один стражник, «господин в синих одеждах» с готовностью поднял факел над головой и направил рысью своего коня вслед, едва различимого в глухой ночи крупа скакуна Даута.
Быстро миновав узкие улочки Бурсы, всадники углубились в загородные сады. Здесь, среди просыпающихся после зимы слив, вишен, абрикос и айвы, то тут, то там находились небольшие, все еще достраиваемые, с высокими глухими стенами дворцы семьи и ближайших сановников самого бея.
– Отсюда пойдем пешком, – строго сказал Даут.
Оставив лошадей на попечение стражника, Даут и Гудо потушили факела и тронулись в короткий путь, ежемгновенно отстраняя длинные руки ветвей от лица и одежды. И хотя ночное небо не радовало мерцанием звезд и серебром луны, которые были тщательно задернуты плотными облаками, начальник тайной службы уверенно шел в нужном ему направлении. Эти сады и эти дворцы были ему особо памятны и частыми прогулками и теми событиями, что их сопровождали.
Подойдя к высокой стене из обожженного красного кирпича, Даут уверенно взял вправо, и скоро спутники оказались возле маленькой калитки, обитой железом.
– Ждем, – коротко велел начальник тайной службы.
Ждать к счастью пришлось недолго. Хорошо смазанная калитка открылась настолько, чтобы пропустить широкоплечего Гудо, которого Даут и впихнул со словами:
– Ничего не говори и ни от чего не отказывайся.
За калиткой на руку «господина в синих одеждах» легла пухлая, но очень тонкая ладонь. Чуть сжав руку ночному гостю, пухлая ладонь потащила его вдоль груды кирпича, досок и строительного мусора. Потом была широкая дверь и несколько длинных и узких коридоров.
– Ждите здесь, господин, – прозвучал странный голос сопровождающего, и Гудо уселся на мягкие подушки у складчатой занавеси, за которой мерцали два маленьких светильника.
И опять ждать пришлось недолго. Занавесь чуть качнула чья-та тень, и напротив «господина в синих одеждах» уселась фигура, тщательно укутанная в мягкие одежды. Из кокона одежды выдвинулась маленькая рука и, волшебством пройдя почти прозрачную ткань занавеси, легла на грубую ручищу мужчины.
Гудо не посмел одернуть свою руку, но ему была неприятна эта таинственность, ожидание чего-то, что могло оказаться и опасностью, а более всего то, что он решительно не понимал, чего от него желают. А еще давило то, что нельзя было сказать и слова, и теперь он понял, что и не услышит ни единого слова. Гудо был нем, глух и почти слеп. И это ему очень не нравилось. Хорошо, что эта, почти детская, рука долго не задержалась на его сжатом кулаке. Плохо то, что она вновь протянулась, на этот раз вдавив в кулак «господина в синих одеждах» бархатный мешочек.