– Нет, я не предавал учителя, – упрямо повторил Давуд.
– Помнишь, когда мы были в Риме, то видели там картину? – стараясь унять дрожь в голосе, спросил Джахан. – Учитель сидит за столом в окружении двенадцати своих учеников, один из которых стал предателем. Ты пошел по его стопам.
– Я помню эту картину. Только я не апостол, а наш учитель – не пророк Иса.
– Тот человек, Томмазо… И другие итальянцы… Они действительно хотели заполучить проекты учителя или это была лишь уловка, которую ты измыслил?
– Этот пройдоха Томмазо? Жаден он был чертовски, но слишком глуп. За деньги мог сделать все, что угодно. Я его использовал, это верно. А потом надобность в его услугах отпала.
Лицо Давуда отражало сложную смесь чувств: ярость, печаль, возмущение. Но сколько Джахан ни вглядывался, он не мог различить на этом лице даже легкой тени раскаяния.
– Ты ничуть не жалеешь о том, что сделал? – спросил он.
– Почему я должен сожалеть? Джахан, вот ты небось думаешь, что я человек без чести, и я не намерен убеждать тебя в обратном! Можешь считать меня хоть прихвостнем шайтана, если тебе угодно… – Давуд произнес эти слова шепотом, а затем вновь возвысил голос: – Да, я лгал нашему учителю. Говорил, что в деревне у меня якобы остались родственники. Писал им письма, посылал подарки. Но это был чистой воды обман.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Джахан.
Его собеседник саркастически расхохотался:
– На самом деле никого в деревне у меня не осталось. Все мои родные были убиты нашим великим султаном.
– Которым именно?
– Разве это имеет значение? – махнул рукой Давуд. – Разве не все наши султаны одинаковы: что Сулейман, что Селим, что Мурад? Сын идет по стопам отца, внук – по стопам деда. Наши великие правители берут пример со своих славных предков.
– Я не знал, что тебя постигло такое горе, – прошептал Джахан.
– Родных моих убил султан Сулейман. В наших краях выдалось несколько неурожайных лет, и мы не смогли заплатить подать. Мы не были шиитами, но в деревне ходили разговоры, что, когда настанет зима, нам придется покинуть родные места и отправиться в Персию. Многие считали, что в чужих краях нам будет лучше, чем здесь. Наши поэты слагали песни о переселении в Персию, а женщины их пели. Однако султан решил преподать своим подданным урок верности. И выполнил свое намерение. Мне было тогда десять лет.
Ливень за окнами стих, превратившись в мелкую морось. Джахан слышал доносившийся с моря плеск весел – наверное, то была рыбачья лодка.
– Нескольким моим односельчанам отрубили головы, – продолжал Давуд. – Насадили их на шесты и оставили так на много дней. Тогда остальные попытались поднять бунт. Многих повесили. Тела их болтались на ветру в течение недели. Я до сих пор вижу эту картину в кошмарных снах. Бунт вспыхнул вновь. На этот раз солдаты вырезали всю деревню подчистую.