Едва он вышел за ворота, как увидел роскошный экипаж доктора Брусницкого. Кучер придержал коней, и Федору волей-неволей пришлось поздороваться со старым врачом.
– Слышали о новом следователе? – спросил доктор после обмена приветствиями. – Нагрянул утром к Снегиревым, забрал вещи студента, осмотрел дом от подвала до чердака, велел прислуге искать какой-то фонарь, которого нет на месте… и добился-таки того, что нашли, одного фонаря не хватает. У Елены Владимировны сделалась жуткая мигрень, я еду сейчас к ней… Если вы к ним, могу вас подвезти.
Федору очень хотелось послать к черту и Брусницкого, и госпожу Снегиреву, и вообще весь свет, который никак не хотел оставить его в покое. По правде говоря, старому доктору бывший ссыльный был интересен только как собеседник, с которым можно было обсудить свежие новости. Этот петербургский следователь – о-го-го, местным он еще покажет! Бодр, резв, энергичен, всюду сует свой нос, всех, кто не хотел с ним разговаривать, поставил на место… И не успел Меркулов опомниться, как уже оказался в экипаже и время от времени даже подавал Брусницкому односложные реплики.
– Сын Снегирева хотел сегодня вернуться в Петербург, так следователь сказал, что не отпускает его, а если тот ослушается, даст телеграмму, чтобы его сняли с поезда и арестовали… Пока, говорит, убийца не найден, вы отсюда не уедете.
– Неужели?
– Да-с, представьте себе… – Брусницкий ухмыльнулся неожиданно озорной усмешкой. – Мало того, следователь затребовал отчет обо всем оружии, какое имеется в доме.
– Да ведь у них ничего нет, – буркнул Федор. – Ну, ружья охотничьи, но Павел Антонович уже давно на охоту не ходит…
– А у Елены Владимировны, представьте себе, нашелся револьвер, – ответил старый доктор, смакуя каждое слово. – Она сказала, что когда-то купила его, потому что они с мужем были в каком-то итальянском городе, и их там пытались ограбить на улице.
– И что, Колозина убили из этого револьвера? – спросил Федор, колюче прищурившись.
Брусницкий расхохотался.
– Какое там! Следователь осмотрел его, обнюхал и объявил, что из него вообще никогда в жизни не стреляли… Вот после этого Елена Владимировна и слегла с мигренью.
Федор представил себе лицо жены Снегирева в то время, как ее допрашивал петербургский следователь, представил, как тот грозно требует объяснений насчет револьвера, а Елена Владимировна лепечет своим тоненьким голоском всякие нелепые отговорки, и не мог удержаться от улыбки. Однако почти сразу же его охватила грусть. Он подумал о том, что умрет и никогда уже не увидит чудака Снегирева, хорошего, в сущности, человека, светлое платье его жены, Наденьку, словно проглотившую аршин, Лидочку с ее воздушной прелестью… Доктор Брусницкий метнул взгляд на лицо Федора, обращенное к нему в профиль, и невольно встревожился. Такое же выражение – словно человек присутствовал здесь лишь номинально, а на самом деле находился как бы где-то в другом месте – он уже однажды видел, и ничего хорошего в этом воспоминании не было. Переворошив пласты памяти, Яков Исидорович добрался до истоков того, что его насторожило: ведь почти так же выглядело лицо бывшего однокурсника, которого он видел за полдня до того, как тот свел счеты с жизнью. «Что это на него нашло? – с беспокойством подумал старый врач. Он не слишком жаловал людей, но Федор Меркулов был ему скорее симпатичен. – Помилование получил, приехал из ссылки… Неужели из-за того, что его в армию уже не возьмут? О матери бы хоть подумал, негодник…»