Всю ночь Мишка уснуть не мог: то купца вспоминал, которого было жалко до слез, то решал, как ему быть дальше. Детей и родни у купца не было, на лавку претендовать некому – можно и дальше самому торговать. А уж это он умеет.
Церкви десятину продолжать платить будет, в управу – сколько положено. Только с товаром как быть? Большую партию товара завез Мишка, но ведь все равно когда-нибудь он закончится. Тогда что? Лавку на ключ, и снова за товаром? Плохо.
Павел, кормчий, положим, согласится под Мишкой ходить – ушкуй-то купеческий. Правда, прав на суденышко у Мишки не было никаких. Так ведь и у Павла тоже их не было. И жить Павлу на что-то надо. Команду новую он и сам подберет, только поговорить с ним надо. В лавку найти бы кого-то, только сложно с этим. А если невольницу бывшую, Лизавету, поставить в лавку торговать? Считать-писать она умеет. Не торговала, правда, никогда – так подучить можно, месячишко вдвоем в лавке торговать. Мишка и сам когда-то не умел – так научился. Одно смущало – не принято на вятской земле женщине за прилавком стоять. Считалось – не бабье это дело. Ну так в Великом Новгороде еще и не такая вольница. Женщины на улице простоволосые ходят, на вече голос наравне с мужчинами имеют и даже – страшно подумать! – в Посад избираются. Слыхал об этом Мишка в Нижнем на ярмарке. А чем Лизавета хуже новгородок?
Вскочил утром Мишаня, умылся и – к кормчему.
– Слыхал, Павел, новость горькую?
– Слыхал. На отпевание не успел, а на похоронах был. Нешто ты меня не видел на кладбище?
– Прости, Павел, не до того было. Как дальше жить думаешь?
– Сам не знаю.
– Я знаю. Все остается по-прежнему. Набирай потихоньку новую команду. Ты людей знаешь, абы кого не возьмешь. Так же ходить за товаром будем, только платить тебе и команде за работу отныне не Аникей будет, а я.
– Хм, а сможешь?
– Постараюсь.
– Ну смотри, Михаил. На ушкуе со мной вместе пять человек, и за каждым – семья, рты голодные. Не шутка! Жалованье с тебя спросят. Проторговался али с прибылью – не наше дело. Мы свое сделали – плати.
– Не сомневайся во мне – вот тебе моя рука.
Павел и Михаил пожали друг другу руки.
Важное дело удалось быстро сделать. Мишаня думал, что Павла придется долго убеждать, уговаривать, и то – Мишане четырнадцать, а Павел уж старик почти, ему под сорок небось.
А теперь – домой. Есть хотелось до ужаса. Мишаня даже не помнил, когда он в последний раз ел.
Уплетая горячую лапшу на курином бульоне, он спросил Лизу:
– Тебе у нас нравится?
– Лучше, чем у башкира. Ты не обижаешь, не бьешь, кормишь досыта, я сплю в избе, а не в сарае. Чего же еще желать?