Одна польза от всего от этого: последующие строчки, представляющиеся мне до вчера гадательными, стали твердо и незыблемо.
О моем сидении
Я сижу до сегодняшнего дня щепетильно честно, знаю точно так же буду сидеть и еще до 3 ч. 28 ф. Почему я сижу – потому что люблю? Потому что обязан? Из-за отношений?
Ни в коем случае!!!
Я сижу только потому, что сам хочу, хочу думать о себе и о своей жизни.
Если это даже не так, я хочу и буду думать, что это именно так. Иначе всему этому нет ни названия, ни оправдания.
Только думая так, я мог не кривя писать записки тебе – что «сижу с удовольствием» и т. д.
Можно ли так жить вообще?
Можно, но только недолго. Тот, кто проживет хотя бы вот эти 39 дней, смело может получить аттестат бессмертия.
Поэтому никаких представлений об организации будущей моей жизни на основании этого опыта я сделать не могу. Ни один из этих 39 дней я не повторю никогда в моей жизни.
Я могу только говорить о мыслях, об убеждениях, верах, которые у меня оформляются к 28-ому, и которые будут точкой, из которой начнется все остальное, точкой, из которой можно будет провести столько линий, сколько мне захочется и сколько мне захотят.
Если б ты не знала меня раньше, это письмо было бы совершенно не нужно, все решалось бы жизнью. Только потому, что на мне в твоем представлении за время бывших плаваний нацеплено миллион ракушек – привычек пр. гадости – только поэтому тебе нужно кроме моей фамилии при рекомендации еще и этот путеводитель.
Теперь о создавшемся:
Люблю ли я тебя? (5/II 23 г.)
Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь. Смешно об этом писать, ты сама это знаешь.
Мне ужасно много хотелось здесь написать. Я нарочно оставил день продумать все это точно. Но сегодня утром у меня невыносимое ощущение ненужности для тебя всего этого.
Только желание запротоколить для себя продвинуло эти строчки.
Едва ли ты прочтешь когда-нибудь написанное здесь. Самого же себя долго убеждать не приходится. Тяжко, что к дням, когда мне хотелось быть для тебя крепким, и на утро перенеслась эта нескончаемая боль. Если совсем не совладаю с собой – больше писать не стану. (6/II).<…>
Опять о моей любви. О пресловутой деятельности. Исчерпываете ли для меня любовь все?
Все, но только иначе. Любовь – это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи и дела и все пр. Любовь – это сердце всего. Если оно прекратит работу, все остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает, оно не может не проявляться в этом во всем. Без тебя (не без тебя «в отъезде», внутренне без тебя) я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас. Но если нет «деятельности» – я мертв. Значит ли это, что я могу быть всякий, только что «цепляться» за тебя. Нет. Положение, о котором ты сказала при расставании: «что ж делать, я сама не святая, мне вот нравится «чай пить». Это положение при любви исключается абсолютно.<…>