Генри затянулся дымом и окинул взглядом причальную стенку.
– Мне придется уехать отсюда, друг мой.
Обрадин смотрел на струйки дыма, вытекавшие из ноздрей Генри, словно пар на морозе. Дым вился в воздухе и исчезал над зелеными от водорослей сетями. Нельзя было придумать места для мужского разговора лучше, чем его качающаяся на волнах и прекрасная в своем уродстве «Дрина».
– Я по уши увяз в дерьме и не знаю, как из него выбраться. Поэтому мне надо исчезнуть. Но прежде… – Генри положил руку на вымазанные в масле штаны Обрадина, – мне захотелось повидаться с тобой. Ты ничего не знаешь о моей жизни и никогда меня о ней не спрашивал. Ты не хотел знать, откуда я приехал, что я делал и чем занимаюсь изо дня в день. – Он сдвинул шляпу на затылок и печально улыбнулся Обрадину. – Ты просто не представляешь себе, как это приятно.
– Куда ты хочешь уехать?
– Прочь. Я исчезну до тех пор, пока меня не перестанут искать.
Генри задумчиво посмотрел на мыски своих кожаных туфель.
– За прошедшие годы мне уже приходилось пару раз прятаться. Я жил один в доме с замурованными окнами, и меня никто не замечал. Дом принадлежал моим родителям, он стоял, хотя их самих уже давно не было в живых. В школу я ходил только до шестого класса, ты можешь себе это представить? Я до сих пор не умею считать в уме. Ты можешь в это поверить?
Обрадин сплюнул в воду крошки табака.
– Вот и видно, как мало на самом деле надо человеку.
Генри снял шляпу, вытер со лба пот и принялся вертеть шляпу в пальцах.
– Моя жена утонула не на берегу.
Обрадин вскочил с банки и, словно заклиная Генри, поднял обе руки. От этого движения «Дрина» резко накренилась.
– Не надо ничего говорить, Генри. Я не хочу ничего знать. Ты мой друг, и мне все равно, что случилось. Сохрани это при себе.
Генри встал и протянул обе руки Обрадину.
– Успокойся, Обрадин, ты должен это знать. В ту ночь, когда исчезла Марта, я поехал к бухте.
Обрадин заткнул уши.
– Не рассказывай дальше, очень тебя прошу.
– Я не уйду отсюда, пока не расскажу тебе, что произошло в ту ночь. На берегу бухты я увидел ее велосипед и купальник, но самой ее там не было.
Обрадин снова сел и крепко сцепил свои волосатые руки. Генри заметил слезы в его темных глазах.
– Я это уже знаю, – сказал он. – Я видел тебя, Генри. В ту ночь ты ехал к бухте с выключенными фарами, а через полчаса вернулся обратно.
– И что ты подумал? – искренне удивившись, спросил Генри. – Скажи, что ты подумал?
– Я ничего не подумал. Ты можешь делать все, что тебе угодно. – Обрадин потряс мощным бычьим затылком, наклонившись набок. В этот момент он был похож на большого ребенка. – Я не знаю, о чем подумал. Это твое дело, только твое дело, и оно касается лишь тебя.