Это был настоящий подарок, сладкая награда – вторгнуться в интимную жизнь соперницы. От радости Гонория едва не забыла спустить воду. Смерть жены Хайдена могла, конечно, поразить и эту падаль, но на истинные чувства она все равно не способна. Должно быть, между ними произошло нечто, достаточно драматичное для того, чтобы заставить ее плакать, а его уйти. Радуясь, Гонория слушала, как ее соперница кашляла, наверное, плюясь кровью, а затем вышла из кабинки, чтобы прополоскать в умывальнике рот.
Надо было выждать время, которое каждая женщина тратит на то, чтобы поправить перед зеркалом прическу. Гонория принялась рвать туалетную бумагу и еще раз спустила воду. Маскировка была безупречной. Потом наконец раздался стук каблуков. До Гонории донесся стук закрывшейся двери. Подождав еще минуту, она вышла из кабинки, готовая к тому, чтобы встретить Бетти, если та не вышла из туалета, а решила ее подстеречь. Надо будет разыграть удивление, перекинуться с ней парой фраз. Но в туалете было пусто. Соперница ушла.
В мусорном ведре лежала пустая упаковка метоклопрамида. На пачке было написано: «Не для продажи», а ниже красовалась печать гинеколога. Инструкции в пачке не было. Гонория порылась в ведре, но не нашла ничего, кроме накладных ресниц, грязных гигиенических салфеток и использованной губной помады.
В аптеке недалеко от отеля Гонории Айзендрат объяснили, что в первом триместре беременности метоклопрамид противопоказан и его лучше не принимать. Но многие беременные женщины, сказала женщина-провизор, сделав озабоченное лицо, тем не менее все равно его пьют. Ее и саму страшно мучила тошнота – это проклятье будущих молодых мам.
Гонория Айзендрат поехала домой на автобусе. Она сошла на одну остановку раньше, чтобы пробежать до дома пешком. В прихожей она торопливо переобулась, налила попугаю воды, бросилась животом вниз на диван, прижалась лицом к подушке и испустила дикий вопль.
Небритый, без передних зубов, Обрадин выглядел как тыква на Хеллоуине, но тыква бородатая. Большую часть времени он курил у открытого окна спальни на втором этаже своей лавки, демонстрируя всем прохожим свой щербатый рот и глядя на невидимое за фасадами домов море. Между тем в деревне продолжали судачить о возможных причинах его припадка. Хельга молчала, как кремень, чтобы не лить воду на мельницу слухов. Некоторые намекали на шизофрению, другие, правда, утверждали, что у него в мозгу что-то лопнуло. Во всяком случае, все это были чистые спекуляции.
Все последующие дни Обрадин тоже не выказывал ни малейшего желания выйти из спальни и спуститься в лавку. Всю торговлю взяла на себя Хельга. Она все время висела на телефоне, но воспользовалась случаем, чтобы поменять замок на двери погреба и убрать идиотские фотографии рыб с витрины.