Путь наш лежал к востоку от Москвы по каким-то сельским путям российского бездорожья. Меня немного укачало, и я вполуха слушала разглагольствования господина Галицкого по поводу народного разгильдяйства и всеобщего оскудения нравов. Лев Бенедиктович высказал идею улучшения народного благосостояния и выравнивания дорог в глубинке с помощью закручивания гаек и смазывания шестеренок. Затем он прошелся по проблеме народного образования и с легкостью разрешил ее путем введения телесного наказания для особо нерадивых учеников. Покритиковал он и мягкотелость нынешнего правительства в решении чеченского кризиса и посетовал на предательство мирового пролетариата в деле освоения космоса. Потом Лев Бенедиктович переметнулся на тему собачей верности и стал расхваливать Гошин экстерьер. Гоша делал вид, что увлечен пейзажем за окном, но я видела, как он навострил уши в сторону Галицкого, и одобрительно сопел. Что поделаешь, даже собаки падки на лесть.
Несмотря на болтливость, Лев Бенедиктович не забывал поглядывать в зеркало заднего обзора и петлять по проулкам провинциальных городишек.
Уже сгустились сумерки, когда мы нырнули под шлагбаум и угрожающего вида знак: «Въезд запрещен. Могильник радиоактивных отходов».
― Куда это мы едем? ― заволновалась я.
― Не бойтесь. Это я прибил такой знак, чтобы любопытный народ не совал сюда носа. А едем мы в Трофимовку. Два года назад Эмма Францевна выкупила здесь участочек земли и домик-развалюху… Иногда Дума принимает неплохие законы. Вот, например, такой, согласно которому вы можете вернуть земли, принадлежавшие вашим предкам до 1861 года. Да… места здесь красивейшие, а рыбалка какая!.. Я здесь душой отдыхаю от житейских мерзостей.
Лес расступился перед нами, и дорога вывела нас на луг, который полого поднимался вверх. На вершине холма стоял барский дом в два этажа с колоннами. Солидный каменный особняк совершенно не напоминал «развалюху», а скорее «дворянское гнездо» в имении Шереметьевых или Волконских. Инородным предметом выглядела спутниковая антенна на крыше среди печных труб. Липы в три обхвата окружали дом. Возле парадного входа топталась привязанная к столбику лошадка, запряженная в двуколку. Пейзаж напоминал тургеневские рассказы.
― О, доктор пожаловал, ― констатировал Лев Бенедиктович, плавно подруливая к дому.
Свет горел в окнах верхнего этажа.
Лев Бенедиктович заглушил мотор, и на нас обрушилась тишина. Гоша ошалел от приволья и новых запахов и метался вокруг нас, то и дело, наскакивая на лошадку. Та косила глазом и всхрапывала, мотала головой и бренчала сбруей. Ощущение нереальности происходящего не покидало меня. Чтобы отогнать наваждение, я дотронулась до пыльного бока «Джипа» и немного пришла в себя. Слава Богу, я здесь, в своем времени! Просто совсем забыла в городской суете, что еще остались места без запаха бензина, рева двигателей и душной скученности населения.