– Ничего. Ничего не случилось. Простые выбросы Мон Пеле, как я сказал, не имеют ни малейшей важности. Возможно попортятся ближайшие засеянные поля рядом с вулканом, а пока не пойдет пепельный дождь, ничего не случится.
– Вы так уверены.
– Я придерживаюсь мнения доктора Ландеса, человека с мировым именем, который совершенно успокоил меня по этому поводу. Впрочем, признаюсь, на некоторое время мне стало страшно. Я решил, что эти нахалы дадут вам пищу для размышлений, сваляв дурака с захваченной бочкой пороха.
– И тем не менее, вы будете ждать?
– Конечно. И вам советую. Я думаю поехать в Фор-де-Франс на пару недель. Там у меня хороший дом для отдыха, где все дела покажутся незначительными и далекими. Вы бы хотели поехать со мной?
– Премного благодарен, но с вашей помощью или без, я сделаю то, что должен.
– Вы поступите очень плохо. Нет на земле женщины, которая бы стоила этого.
– За исключением той, которая скоро станет моей женой! – отрезал Ренато сухо и раздражительно. – И я больше не помешаю вам. Желаю счастливых недель отдыха, хотя, когда вы вернетесь, Сен-Пьер сгорит от края до края. С вашего разрешения.
Губернатор снова взглянул с балкона на черную и далекую точку Мыса Дьявола. Господским жестом он зажег сигарету, глядя туда. Внезапно он снова услышал глухой, долгий и отдаленный взрыв. Пугающий шум, казалось, шел теперь из-под земли, содрогая город. Другой клуб сажи разорвался в воздухе. Испуганная стая птиц летела через море, а мелкий дождь мягко падал, как снежинки, на крыши и улицы. Губернатор Мартиники протянул ладонь, ощутив некий странный дождь, сухой и нежный, который осыпался на пальцах, и пренебрежительно проговорил:
– Пепел… Испортит сады… Настоящее несчастье. В конце концов, пройдут майские дожди.
Он остановился на мгновение, посмотрел на город, такой же, как он, счастливый и доверчивый.
– Хуан, ты поднялся?
– Только на время, думаю, пора. Ты прекрасно позаботилась о моем ранении, Моника.
Увидев, как Хуан пытается пройти перекресток, и рука протягивается, ища опору в скалах, Моника с удивлением подошла к нему, и теперь шагала рядом медленно, со скоростью, с которой он мог идти. Лицо, менее загорелое, побледневшее, имело печать сурового благородства. Левая рука еще покоилась на шелковой повязке, и из-под белой рубашки выглядывали повязки.
– Какое безрассудство! Я думала, ты побудешь немного на солнце, а потом…
– Мое присутствие нужно там внизу, Моника. Бедные люди страдают. Мне сказали о твоем посещении, продуктах.
– Мне казалось несправедливым придерживать продукты, у меня есть печение и хлеб, когда у нас раненые.