Берсерк и собирался так поступить, но отразившаяся на лице орка сильнейшая душевная боль остановила его.
— Почему ты остановился? — требовательно спросил Пвент, ослабляя хватку достаточно, чтоб орк мог ответить, но все же имея возможность убить его в любой момент.
Орк не ответил и берсерк дернул его за волосы.
— Ты вопил: «за», — с нажимом продолжил Пвент. — За что?
Орк хотел промолчать, но дворф снова потянул его за волосы.
— Ты не достоин знать ее имя, — прошептал Гнарк, выдохнув весь имеющийся в легких воздух.
— Ее? — переспросил Пвент. — Отправил сюда свою шлюху, а? Готов к ней присоединиться?
Орк зарычал и забился в хватке берсерка, будто тот задел его за живое.
— Ну? — фыркнул дворф.
— Моя дочь, — сказал орк и к удивлению Пвента, казалось, сдался. Дворф почувствовал, как противник обмяк в его руках.
— Дочь? Что ты имеешь в виду? Зачем ты сюда пришел?
Орк снова промолчал, и Пвент злобно его пнул.
— Отвечай!
— Моя дочь, — повторил Гнарк треснувшим голосом. Больше он не смог выдавить из себя ни слова.
— Твоя дочь умерла здесь? — спросил берсерк. — В бою? Ты потерял своего ребенка?
Орк молчал, но Пвент видел ответ на свой вопрос в каждой черте лица сломленного воина. Дворф проследил за пустым взглядом орка в ту сторону, где лежало несколько трупов.
— Это она, не так ли? — спросил он.
— Тингвингей, — едва слышно прошептал орк. Пвент не верил собственным глазам, но по щекам орка катились слезы.
Берсерк сглотнул. Такого он никак не ожидал.
Дворф усилил хватку, готовясь покончить с врагом.
К своему собственному удивлению Пвент поднял орка на ноги и оттолкнул.
— Забери ее и убирайся, — сказал берсерк, проглотив вставший в горле комок.
Кто будет помнить тех, кто умер здесь, и что обе стороны получили взамен потерям?
Всякий раз, теряя кого-то близкого, мы верим, что никогда не забудем его, будем помнить каждый проведенный с ним день. Но мы живем настоящим, и оно занимает все наше внимание. И так проходят годы, мы не воспоминаем ушедших днями или даже неделями. Затем приходит чувство вины, потому что если я не вспоминаю Закнафейна — моего отца, наставника, который пожертвовал собой ради меня — то кто вспомнит? А если так, то видимо его действительно больше нет. С годами вина слабеет, и воспоминания об ушедшем занимают наши мысли все реже. Этот порок всегда с нами, возможно, потому что все мы эгоцентричные существа. Эта черта наших характеров, которой мы не можем противиться.
В конце концов, мы, все мы считаем себя центром мира.
Гнарк повернулся к удивительному дворфу.
— Ты позволяешь мне уйти? — спросил он на дворфском.