Он снова и снова вглядывался в свой текст. А что, очень похоже… Если дело обстоит именно так, понятно, почему трехбуквенные сочетания столь беспорядочно чередуются с двухбуквенными. Письмо вообще начиналось с одинокой Н. Несколько раз попадались одинокие же У, В… Да неужто все так просто?!
Соскочив с постели, он схватил бумагу, карандаш, быстренько выстроил на листе слева столбец алфавита, справа – цифирки: а – 1, б – 2, и так до конца, до я – ЗЗ…
И споткнулся: староверы – люди религиозные. Ясно же, что переписываться они должны были только с помощью церковнославянского алфавита! Иначе как быть с ѿ, Ѳ и «зайчиком» Ѯ?
С некоторых пор в числе его записок был и старославянский алфавит. Так… Н – в нем 15-я, рд – 18-я и 5-я…
Дело пошло. Миновал всего какой-то час, а перед ним уже лежал листочек, кругом испещренный десятками, сотнями, тысячами… Если он прав, за этими цифрами должны скрываться буквы неведомого текста!
Некоторое время он зачарованно любовался своим творением, а потом со вздохом опустил горячую голову в холодные ладони.
Возможно, он угадал. Возможно, нет. Он этого не узнает никогда – если не найдет ключ. То есть страницу из книги.
Неведомую страницу из неизвестной книги…
* * *
– Ах… – тихо сказала Маришка, роняя дождевик, который загрохотал, как рассыпавшаяся вязанка дров. – Бо-же…
Она качнулась. Ирина подхватила Брунгильду, на ощупь сунула ее куда-то в сторону, прислоняя к стене. Маришка, заводя глаза, начала сползать на пол.
Но сейчас Ирине было не до нее: фонарик погас, словно тоже лишился чувств, а может, и вовсе помер. Ощупью нашарила на столе свечу, коробок спичек. Зажгла огонечек; потом, одолевая вязкую слабость в ногах, метнулась к Петру, упала на колени, приподняла его голову, пытаясь понять, где рана.
Русые волосы казались черными от крови, но тотчас Ирина поняла, что ранен он не в голову: это натекло из простреленной груди.
Прижала окровавленные пальцы к его шее, зашарила по ней, пытаясь найти пульс. Горло Петра было ледяным, застывшим.
В ужасе Ирина схватила Петра за плечи, тряхнула что было сил:
– Да ты что? С ума сошел?!
Послышалось или впрямь что-то слабо клокотнуло в его груди? На груди явно вздулся кровавый пузырь, приподняв рубашку.
Дышит он! Жив!
– Чем перевязать? – выкрикнула Ирина, но осевшая на пол Маришка не шелохнулась. Обморок, поразивший ее, был не менее глубок, чем беспамятство, в котором находился Петр.
Ирина вскочила, заметалась по убогой горенке, пытаясь найти хоть какую-то скатерть, полотенце, простынку, но натыкалась только на темный, обвиняющий взгляд с божницы. Казалось, эти глаза следят за ней, осуждающе наблюдают за бестолковой суетой.