Суета Дулуоза (Керуак) - страница 27

Вот мне уже становится нехорошо от футбола и войны. И от выпендрежа. Но после матча («ХМ» 27, Гарден-Сити 0) мой отец сияет и весь в восторге, пока мы в душе моемся. «Пошли, Джеки, мальчик мой, сегодня выйдем и вдарим по городу». И мы идем в стейковый ресторан Джека Делэйни на Шеридан-сквер, я еще без понятия, сколько времени суждено мне провести вокруг этой площади, в Гренич-Виллидж, в годы потемней, но и понежней, грядущие.

Ах это вечер Страстной пятницы, и я напишу, чего хочу.

XI

Неким манером, однако, я сторицей воздавал своему отцу за униженье его увольненья, потому что не желал (не желал?), не хотел идти в иезуитскую школу, скажем-ка прямо. Я не только хотел поступать в колледж Коламбиа в Нью-Йорке, дабы врубаться в город, а не, скажем, в Южную Излучину, или Бостон, или Дёрэм, С. К.,[6] но мне не нравилась мысль думать так, как говорят мне преподы в больших черных рясах, и закончить свои дни… ну, я не знаю, где я почерпнул это представление, дескать иезуитам нельзя доверять, но я читал об этом в истории все последние годы, и тут одна загвоздка, бац-гляди-ка, я теперь один из худших тайных иезуитов на свете, все, что я делаю, покоится на некоем проповедническом обращении в свою веру, все, что я написал, только приглядись пристальней. «У меня такое положение, где у иезуитов нет никакого права на меня злиться, а неиезуиты пускай вздыхают и отдыхают», – говорю я себе сегодня вечером. Каждому свое.

Что же на самом деле говорят иезуиты? Что все должны быть католиками, потому что другого выхода из тупика средневековой теологии просто нет. Но если мне нравится Паскаль, Блез Паскаль, их «враг» в семнадцатом веке, им попросту следует сказать, что Христос Сын Божий, потому что никто не может доказать обратного, мне на них следовало бы повестись. Однако сегодня я иезуит, тайный Генерал Ордена, как Улисс С. Грант, генерал, что качается в кресле-качалке с бутылкой… но больше об этом дальше, когда погружусь в историю суеты того, что воспоследовало от футбола и учебы в колледже, что привело к писательству и мыслительству, дорогая моя женушка.

И вот наступает, в общем, игра с Тоумом. Тоум – непобедимая команда (подготовительной школы) в Мэриленде, и ей абсолютно без разницы наша нынешняя обалденная репутация в Нью-Йорке. Вот они все такие выстроились. Я опять закинулся тем утром в Бруклине двумя сливочными с карамелью, та «тень» опять дважды прошла мимо окон кафе-мороженого, снова я еду на север города с Дядей Ником. На сей раз он как-то странно смотрит на меня.

Холодный солнечный день, вся банда из школы вопит на боковых линиях, и посреди первой четверти я получаю удар с рук, закрученный мне с линии подачи, и молюсь Богу, как бы не уронить, потому что не стану я поднимать руку и просить «честной поимки», что означало бы – поймать его и кротко коснуться им земли. Я знаю, что, как только поймаю его, на меня навалятся. Но едва он попал ко мне в корзинку, и они вот уже, высятся надо мной, крайние Тоума, которые со свистом прилетели по полю меня прижать, я мечусь вправо с хохотом, и юрко проношусь дальше мимо их вытянутых рук, и подлетаю к боковым, где вижу корешей моих, они ликуют: Билл Керески, Джин Мэкстолл, Джимми Уинчел (о них больше дальше), и я ору: «Эй, Билл! Эй, Джин!» – и, видя, как парень из Тоума подбегает пихнуть меня в толпу, я отруливаю, то есть