В общем, женушка, вот так я и начал наконец разговаривать с твоим братом Саббасом, который утверждал, будто он Князь Крита, коим, вероятно, и был некогда, а сам лишь недавно спартанского, сиречь маниаттийского, происхождения.
Крупный курчавый парень, думал, что он поэт, и был поэт, и по мере того, как мы с ним задруживались, он принялся наставлять меня в искусствах заинтересованности (как говорят в Мексике, interesa) в литературе и искусствах доброты. Я помещаю его в эту главу (с хитрецой говорю я) о Коламбии, потому что на самом деле он относится к тому периоду, что следовал за половым созреванием подготовительной школы, и внедряет дела серьезные.
Среди моих памятных подарков, ей-богу, – дружба с Саббасом Савакисом.
И я скажу тебе почему, обычной английской поезией: он певал мне «Начни бегин» громким гласом, шли ли мы по мосту, сидели в салунах, или просто у меня на пороге, или у его отца на пороге в Нижних нагорьях. Он орал мне Байроном: «Нет, бродить уж, как бывало, / Мы не будем по ночам…»[10] Не потому, что он погиб на войне, на береговом плацдарме Анцио ранен, умер в госпитале Алжира, Северная Африка, от гангрены, а то и, вероятно, разбитого сердца, потому что много других парней умерли во Второй мировой, включая тех, кого я уже упоминал в этой книге (Казаракис, Голд, Хэмпшир, другие, с кем я даже не знаю, что случилось), но из-за того, что памятки моей вязки просто ввязывают витязя в разум моей ночи. Вот это обычная английская поезия? Потому как, ладно, отличный он был пацан, как витязь, т. е. благороден, поэт, смазливый, чокнутый, милый, печальный, вот такого кому-нибудь бы да в друзья.
Вообще-то, тем летом я нечасто виделся с Саббасом, в основном то были старая банда и много купаний в Сосновом ручье, куда мы ходили 21/2 мили к нашему особому «Голожопому пляжу», как он звался, где, когда мне исполнилось одиннадцать, нежимся с бандой голяком на солнышке, а тут идет мой брат Марии, который меня учил в пятом классе в Приходской школе Св. Иосифа, весь в черном, ломится сквозь дроковые заросли подлеска, словно пришел меня карать: но вместо этого скидывает свое облаченье, и несется с воплями, и ныряет в ручей в одних трусах. Девчонкам приходилось кругаля мимо этого пляжа закладывать. А когда я уже подался в Коламбию в начале сентября, к началу футбольных тренировок, я был весь смугл, как Мухаммед Майи.
Фактически то было еще и лето, когда Па неожиданно увязался за нами с ребятами в тот 21/2-мильный поход одним особо жарким вечером, и он тоже, скинув с себя одежу, взвизгнул, и помчался в трусах к краю ручья, и прыгнул туда ногами вперед. Но весил он 250 фунтов, а сушь стояла весь август, и он приземлился стоймя в 3 фута воды и чуть не сломал себе лодыжку. У меня на самом деле чуть сердце не порвалось от вида: он такой счастливый в своем визжащем скачке – и вот уже валится в этой зловонной пинте воды.