Для этих буйволов смерть являлась спасением. Они работали без устали, пока могли. А состарившись, стали никому не нужны. И конечно, стоило предпочесть смерть этой бесконечной муке и жестокости.
Осеф постоял еще немного около них. Сердце его переполнилось жалостью. Затем он бросил на буйволов последний взгляд, словно прощаясь с друзьями, которых обрекли на смерть, и двинулся было дальше.
Вдруг Осеф вздрогнул и застыл на месте. Не может быть! Невероятно! Он не мог поверить глазам своим. С опаской взглянул на буйвола у стены еще раз. Сердце старика сжалось, в глазах потемнело. Да, это он, Каннан.
— Каннан! — закричал Осеф что было силы и бросился к старому буйволу.
Звук знакомого прежде голоса заставил животное вскинуть голову. Он стоял перед каменным зданием, и в ушах его отдавалось многоголосое эхо. Буйвол посмотрел по сторонам.
— Ты не узнаешь меня, сынок? Разве мне так хотелось бы встретиться с тобой?
Осеф прижался к груди Каннана, к самому сердцу, бившемуся радостно и тревожно. Почувствовав прикосновение этих рук, буйвол помахал хвостом, выражая свой восторг, и приветственно замычал. И рев этот, казалось, исходил из глубины его души.
Осеф быстро оглядел Каннана. Да, его тоже успели заклеймить — черный знак стоял на передней ноге. Он попробовал стереть клеймо и не смог. На животе буйвола он обнаружил гноящуюся рану, густо облепленную мухами.
— Я вижу, этот буйвол был когда-то ваш? — раздался голос за спиной Осефа.
— Это вы привели его сюда? — спросил Осеф мясоторговца.
— Я.
Каннан принялся облизывать покрытое потом тело старого хозяина. Как часто прежде он делал это! Даже накануне смерти не забыл о своей старой привычке.
— Ну ладно, пошли. Уже пора. Мне нужно доставить его мясо в лавку до полудня, — сказал мясоторговец, обращаясь к ним обоим, будто забывшимся за беседой. И он погнал Каннана вместе с несколькими другими буйволами на бойню. Итак, через час или два Каннана не будет…
Стало темнеть. Мать и дочь с нетерпением поджидали Осефа.
— И почему отец так долго не идет? — беспокоилась Катрикутти.
— Придет, даст бог, не волнуйся, — успокаивала ее Мария.
— Обычно он возвращается из Коттаяма засветло.
Катри не находила себе места. Взгляд ее был устремлен на дорогу. Мария тоже не отходила от окна. Засветили лампу.
Вдали показалась белая фигура.
— Это отец. Да, да, отец, — радостно проговорила Катри, довольная, что увидела его первой. Мать и дочь напряженно всматривались во тьму.
— Неужто, Осеф наконец идет? — услышав голос Катрикутти, спросил сосед, портной Мэтью.
Три блузки предстояло ему сшить за ночь: Катри должна была уезжать утром.