Двое на берегу следят за ними взглядом. А что еще делать? Работы-то все равно нет. Пусто на берегу в эту пору. Людей не видно. В тусклом полуденном мареве жмурятся и мигают издалека окна завода.
Ганга в этом месте широкая. На той стороне — еще один завод для обжига кирпичей. Но сейчас, в сезон дождей, там тоже работы прекращены. И рыбачьи лодки не снуют по воде. Замутнена дождями Ганга, пустынны заросли, только эти двое на берегу — как первые люди на земле.
У мужчины смуглая блестящая кожа. Голова повязана цветным платком, вокруг бедер туго затянута полоска ткани. Он еще очень молод. На заострившемся лице резко выступают скулы. Женщина тоже смуглая, спутанные волосы собраны в узел. На лбу — полустершаяся красная точка. Убогая одежда подчеркивает мягкие линии ее тела. Она похожа на калкасундар дикий цветок, которых так много здесь на берегу. В ушах и носу — пустые дырочки от серег. Она то и дело склоняется над лежащим мужчиной.
С раннего утра сидят они здесь — без работы и без еды. Бессильно опущены руки, горько сомкнуты губы, глубокие черные тени залегли под глазами.
Последний раз они ели два дня назад. Двери конторы захлопнулись за ними: работы больше нет. А все этот Нанку из их деревни. Тут, в конторе, он ведал наймом поденщиков. Он-то их и сманил два месяца назад. До этого они пасли скот у Нагина Прасада, местного заминдара. А Нанку грудь выкатил, усы распушил: «Пошли со мной, — говорит, — в месяц шестьдесят рупий вдвоем заработаете».
Боже милостивый! Шестьдесят рупий! А они — всего полгода как поженились. Если человек один, у него и веры в себя нет. Вдвоем — другое дело. Недаром в их деревне говорят: «Когда нат себе пару найдет, то и гору свернет». Ничего не сказали заминдару и ушли.
Только где те шестьдесят рупий? За месяц едва тридцать две заработали. А еще через полмесяца и вовсе лишними оказались. Хорошо еще, что из бараков не сразу выгнали.
— Почему уволили? — спросили они Нанку.
— Кирпич весь, — ответил тот. — Пока шел кирпич, люди нужны были позарез, а теперь все, кончено дело.
— Что же нам делать? — спросили они тогда.
— Что делать?! — закричал Нанку, затопал было ногами, но затем одумался и загнусавил: — Ой, виноват я перед вами, ой, виноват! Ой, скотина я грязная, что же с вами сделал!
Все столпились вокруг, уговаривать стали:
— Успокойся, Нанку, перестань. Не убивайся ты так из-за них. Перебьются как-нибудь.
Только сами они растерянно молчали.
— Так, думаете, перебьются? — всхлипывая, спросил Нанку.
— Само собой, не пропадут.
Они продержались неделю. В городе им делать было больше нечего, да и смотреть, как кто-то ест, стало невыносимо. Тогда они, как измученные, голодные псы приплелись сюда. Весь вчерашний день провели здесь. И сегодня снова пришли. Здесь по крайней мере нет людей. Но долго так не выдержать. От голода сводило скулы. Прижимаясь друг к другу, они, казалось, совместными усилиями стремились удержать уходящие жизненные силы, оттолкнуть противный, липкий страх, от которого немели руки и ноги.