Она закрыла глаза.
– Утро вечера мудренее. Никто не заставляет вас принимать решение прямо сейчас.
– Повторяю, решаю не я, а мы.
Она улыбнулась.
– Лично я собираюсь спать. Можете сообщить мне ваше решение утром.
– Вы меня не слушаете.
Она взяла Наполеона под мышку и натянула спальный мешок до подбородка.
Единственным источником света был огонь в камине, который я исправно подкармливал дровами – благо их у нас было навалом.
– Дайте мне знать, когда подберете слова для своего истинного беспокойства.
Я догадывался, что она говорит это с улыбкой.
– Уже подобрал, – ответил я, почесывая бороду.
– Неправда. Оно еще вас не отпустило. – Она указала на дверь. – Почему бы вам не пойти погулять? Захватите с собой диктофон. Вернетесь со свежей головой.
– До чего вы надоедливая!
Она кивнула.
– Я стараюсь быть не очень надоедливой. Ступайте. Мы будем вас ждать.
Имеешь ли ты к этому отношение? Не знаю, как ты это сделала, но держу пари, что это ты посадила ее вместе со мной в самолет. Не пойму, что она говорит… То есть кое-что я понимаю, но все равно не считаю, что она права. Ладно, она права. Пожалуйста: она права! А я опять разговариваю с этой железкой, потому что только ей могу доверить свои мысли.
Вы обе можете радоваться!
Ну и как мне быть? Я толком не охотился с тех пор, как дедушка отвел меня в школу. Разве что разок-другой на птичек. Пару раз был на оленьей охоте. Но все это несерьезно. Мы тогда не принимали это всерьез, просто время убивали. Дед брал меня на охоту, потому что должен был брать на охоту моего отца, когда тот был маленьким, но не делал этого, вот отец и вырос таким. Я был утешительным призом. Мне и горя было мало: я любил деда, дед любил меня, мы подружились, и я хотя бы на время избавлялся от отцовского гнета. Мы стреляли мимо – подумаешь! На обратном пути мы куда-нибудь заезжали – в «Вэффл Хаус», в «Макдоналдс» или в «Вэндис». Бывало, лакомились морепродуктами по системе «съешь, сколько сможешь». Мы просто общались, это не было вопросом жизни и смерти.
А если я теперь промахнусь или раню дичь и не найду ее, если вообще ничего не увижу, потому что дичь меня почует или заметит, то мы умрем от голода. Здесь все всерьез. Еще как всерьез! Напрасно я редко смотрел телевизор. Как звали того британца-путешественника из программы «Выжить любой ценой»? Медведь-Гриллс? А героя программы «Наука выживать»? Тот и другой уже давно выбрались бы из этого гиблого места. Мои мучения вызвали бы у них хохот.
Что поделать, если, садясь в самолетик Гровера, я понятия не имел, что мне придется спасаться в такой глуши охотой с луком и стрелами? Знаю, многие выживают в несравненно худших условиях, но наши условия от этого не становятся лучше. Мы угодили в ад – оттого, что этот ад ледяной, нам как-то не легче. Я сам понятия не имею, что делаю. Каждая минута для меня наполнена ужасом: если я что-то не предприму, эта изувеченная девушка умрет медленной смертью.