– Думаю, правду.
– Вы всегда так делаете?
– Что?
– Всегда говорите правду?
– Всегда. – Я ухмыльнулся. – За исключением случаев, когда вру.
Она уставилась на меня.
– Как распознать ваше вранье?
Я затянул пряжки, наклонился вперед и вырвал сани из вялых снежных объятий.
– Так и распознаете: я же не буду говорить вам правды.
– Откуда мне это знать?
– Если в следующие два-три дня я вдруг сообщу, что заказал пиццу и что ее доставят через четверть часа, то вы поймете, что это вранье.
– Вы когда-нибудь обманывали ваших больных?
– А как же!
– Что вы им говорили?
– Что мои манипуляции не причинят им никакой боли.
– Через это я уже прошла. – Ее взгляд стал испытующим. – А лгать своей жене вам доводилось?
– По серьезным поводам – нет.
– Например?
– Когда мы впервые пошли на урок танцев, я сказал ей, что мы идем в кино. На самом деле мы пришли в студию, где меня заставили надеть дурацкие башмаки и начали учить танцевать.
– Это я бы назвала ложью во благо.
– Я тоже, но от этого ложь не перестает быть ложью.
– У нее есть оправдание. Это как с евреями у вас в подвале.
– Как это?
– Эсэсовцы стучатся в вашу дверь и спрашивают: «Вы укрываете евреев?» Вы отвечаете: «Нет, не укрываю». На самом деле у вас в подвале прячутся три семьи и сидят тихо, как церковные мыши. Или как мыши в синагоге. Вот вам оправданная ложь, понятная Богу. – Она натянула шнурок. – Бен?
Я знал, что последует дальше. Она долго бродила вокруг да около. Я выпрямился, и шнурок опал.
– Бен?
– Что? – откликнулся я, не оборачиваясь.
– Вы когда-нибудь лгали мне?
Теперь я повернулся и внимательно взглянул на нее.
– Это как посмотреть.
Дорога, долго остававшаяся ровной, повернула направо и потянулась с плато вниз. Каждые несколько минут порыв ветра разгонял облака, и я видел путь, извивающийся под нами миль на восемь-десять. Было похоже на то, что мы вскоре спустимся на несколько тысяч футов.
Такой резкий спуск был чреват опасностью упустить сани.
Первые 4–5 миль были сущим подарком: пологий спуск, настоящий отдых. Один раз солнце пробилось сквозь облака, и мы даже увидели кусочек синего неба. Но ближе к концу дня, примерно на шестой миле, дорога запетляла и устремилась круто вниз. Пришлось медлить и осторожничать. Если бы я поторопился, то сани набрали бы скорость и потащили меня за собой. Примерно за час до наступления темноты дорога вильнула вправо, втягиваясь в большую подкову, видневшуюся милях в десяти перед нами. Правее угадывалась очередная долина. Склоны ее были крутыми, но сама долина в поперечнике насчитывала не больше полумили.
Я прикинул, что лучше: десять миль или полмили. Если бы я решился на крутой спуск, медленно таща Эшли за собой на веревке и цепляясь за каждое дерево на пути, то мы смогли бы пересечь долину еще до темноты и срезать целых десять миль. Тогда, если от нас не отвернется удача, мы добрались бы до цели – места, где горело электричество, – уже завтра или хотя бы послезавтра.