Я оглянулся на Наполеона и остановил его жестом ладони.
– Останься. Позаботься об Эшли.
Песик послушно забрался к ней в спальный мешок, оставив снаружи один свой нос. Я выдыхал густые клубы пара, от мороза застыло лицо. Мне было больно от холода.
Я полез на скалы, чтобы пройти по кровавому следу. Он становился все уже – плохой признак. Узкая полоска крови свидетельствует о неопасном ранении и предвещает встречу с опасным зверем. Ярдов через сто вместо полоски крови на снегу остались только редкие капли. Я остановился, чтобы поразмыслить. Порыв ветра пронзил меня насквозь, швырнул снежной пылью мне в лицо.
На широком скальном выступе капель крови стало больше, потом она залила снег сплошной полосой. Через несколько сотен ярдов я набрел на целую лужу крови – видимо, здесь зверь останавливался. Вот это уже было хорошим признаком. Я разрыл ногой снег и убедился, что он пропитан кровью на глубину нескольких дюймов.
Хорошо – во всяком случае, для нас.
Я прошел по кровавому следу еще пару сотен ярдов, виляя между камней. След вел меня к приземистым деревцам. Сначала я увидел хвост – черный кончик на снегу, торчавший из-под нижних веток дерева. Я набрал в легкие холодного воздуха и медленно направился к дикой кошке с луком наготове. В восьми футах от нее я навел прицел на ее голову, немного опустил лук, чтобы компенсировать расстояние, и выпустил стрелу. Она пронзила пуме шею, снаружи осталось только оперение. Животное даже дернуться не успело.
Я вынул стрелу, убрал ее в колчан и сел на камень, разглядывая убитого зверя. Он оказался невелик, футов пять от головы до крестца, весом в сотню фунтов. Я приподнял его лапу.
Пусть пума и была небольшой, но ее когтистая лапа изорвала бы меня в клочья. Я проверил зубы. Они были сточены, поэтому их обладательнице и пришлось искать легкую добычу.
Я знал, что Эшли уже беспокоится.
Я вернулся по своим следам. Она мучилась от боли, вся дрожала, не исключался болевой шок. Я разделся до белья, расстегнул спальный мешок Эшли, заправил свой мешок в ее, залез в него, прижал ее к своей груди, крепко обнял. Прошел час, прежде чем она перестала дрожать.
Когда она наконец уснула, я вылез, закутал ее в оба спальных мешка, развел хороший костер, подбросил в него хворосту и вернулся к пуме. Я снял с нее шкуру и выпотрошил. Получилась туша весом в полсотни фунтов, в том числе фунтов пятнадцать съедобного мяса. Я протащил тушу по снегу, срезал несколько зеленых побегов, сделал из них каркас вокруг костра и стал укладывать на него куски мяса.
Эшли разбудил запах. Она приподняла голову, понюхала воздух и хрипло прошептала: