На один белый след в небе наложился другой.
– Кстати, если пропаду я, значит, пропадем мы вдвоем. Нам ничего не стоит сгинуть. Дела обстоят все хуже. Нас чуть было не растерзала дикая кошка. Ты должен быть в курсе, ты же танцевал с ней танец. Тут ведь такая штука: моя смерть – это и ее смерть. Не говоря уже о твоей псине – не помню ее имени…
Спасаясь от особенно злого порыва ветра, я застегнул на куртке молнию.
– Я не корчу из себя невесть что. Не за себя прошу. Жалко эту девушку со сломанной ногой. Как бы ее воля не подкачала. Она воображает, что не показывает виду, но я все замечаю. Она крепкая, но такие передряги любого согнут в бараний рог. – Я огляделся. – Суровые здесь места. Любого лишат надежды. – По моему лицу скатилась непрошеная слеза. Мои руки были в трещинах и в порезах, губы тряслись. Я покачал головой. – Мы с тобой так и не договорили, но вот что я тебе скажу… Жить с разбитым сердцем – все равно что жить полумертвым, а это не то же самое, что быть наполовину живым. Полумертвый и есть полумертвый. Это не жизнь.
Вокруг нас громоздились горы – зубчатые, холодные, немилосердные, отбрасывающие длинные тени. Гровер лежал у моих ног, заваленный камнями и льдом.
– Когда сердце разбивается, то осколкам уже не срастись. Это не как отвалившийся хвост ящерицы, а как разлетевшийся на несчетные осколки витраж: собрать его невозможно. Во всяком случае, прежним ему уже не стать. Сколько ни собирай осколки, былого витража не получится, будет только куча битого цветного стекла. Разбитые сердца не заживают. Это не срабатывает. Возможно, я рассказываю тебе о вещах, о которых ты и так все знаешь. А возможно, что нет. Я знаю одно: когда половина отмирает, болит все. Боль ты получаешь вдвойне, а все остальное – только наполовину. Можно потратить весь остаток жизни на составление прежнего витража, но это бесполезный труд. Осколки нечем скрепить.
Я натянул шапку, но тут же опять сдернул.
– Это все, что я хотел сказать. – Я взял компас, стрелка которого сначала заметалась, а потом замерла. – Мне надо понять, в какую сторону идти.
Два самолета, летевшие перекрещивающимися курсами, исчезли. Я запрокинул голову, не в силах оторвать взгляд от двух белых полос в небе. Их пересечение образовало стрелу, указывавшую на юго-восток. 125–130 градусов. Я кивнул.
– Раз нет другого выхода, сойдет и этот.
Я прибрел в нашу снежную пещеру и натянул на ноги Эшли носки Гровера, связанные из шерсти средней толщины. Она с подозрением посмотрела на меня.
– Откуда у вас это?
– Из универмага «Уолмарт».