Следующим утром в девять часов я стучал в дверь дома моей сестры в Джорджтауне. На этот раз она открыла дверь в белых брюках и голубой блузе, с шарфом на голове. В руке она держала щетку.
— Послушай, — сказал я, — ты выглядишь, как домохозяйка в рекламном ролике.
— Не болтай ерунды, — фыркнула она.
Я вошел, и тут же в комнату влетели мои племянник и племянница.
— Харви, Харви, — завопил мой племянник, — мама говорит, что в субботу мы поедем к тебе и Рут, что ты повесил новые качели.
— En Francais, черт побери! — рявкнула Одри, прежде чем я успел открыть рот. — En Francais.
Мой шестилетний племянник, его звали Нельсон, насупился и сказал:
— Французский язык чертовски труден.
Моя племянница, пятилетняя Элизабет, самодовольно улыбнулась и произнесла на быстром, совершенном французском:
— Добрый день, дядя, я надеюсь, что вы здоровы, и тетя Рут здорова, и ваши собаки, и ваши кошки, и утки, и козы тоже здоровы, — а затем показала язык брату.
Я подхватил ее на руки, прежде чем Нельсон дал ей тумака.
— Козы только вчера спрашивали, приедете ли вы в субботу, — сказал я по-французски.
— Козы не умеют говорить, — возразил Нельсон. На французском. — Они могут сказать только бе-е-е-е.
— А ты пробовал говорить с козой по-французски? — поинтересовался я.
Он подозрительно посмотрел на меня.
— Нет.
— Видишь ли, козы говорят только на чистом французском языке. Пока ты не выучишь его как следует, они не будут разговаривать с тобой.
Возможно, племянник мне и не поверил, но, когда я опустил Элизабет на пол, он взял ее за руку и сказал по-французски:
— Пойдем на улицу и поиграем.
Элизабет повернулась ко мне и мило улыбнулась.
— До свидания, дядя, — сказала она на безупречном французском. — Я с нетерпением жду встречи с вами, и тетей Рут, и собаками, и кошками, и утками, и козами в субботу.
— Ты забыла про петухов, — улыбнулся я и повторил слово «петухи» по-английски.
Для Элизабет это было новое слово, она дважды произнесла его по слогам и добавила:
— И, конечно, с петухами.
Нельсон дернул ее за руку, и они побежали к черному ходу, ведущему в сад.
— Ты права, — я взглянул на Одри. — Им шесть и пять.
Она покачала головой:
— Думаю, я слишком поздно начала учить их французскому. Надо было начинать в два или три года, а не в четыре.
— Они способные, — возразил я.
— Пойдем на кухню, — в руке Одри по-прежнему держала щетку. — Мне надо замести кукурузные хлопья. Служанка не смогла прийти сегодня.