Когда Чарли Ночной Ветер пришел в себя, он поднялся, вышел из подъезда и не спеша пошел по улице. Никто не пытался задержать его. Он оглянулся: преследователей не было. Он остановился у высокого забора, за которым простиралось автомобильное кладбище, и настороженно огляделся. Когда улица опустела, он перемахнул через забор и, словно затравленный зверь, заметался в этих стальных джунглях.
Он нашел пристанище на потрепанном сиденье старой автомашины. И тут понял, что в тот страшный миг, когда был брошен камень, изменился весь ход его жизни. Но теперь его матери не было в живых. Не осталось никого, ни единой живой души, к кому он мог пойти.
Чарли Ночной Ветер стоял на вершине холма и смотрел вниз на озеро Духов. Лунный свет отражался в воде, разбегавшейся в разные стороны, словно нити, сотканные растерявшимся пауком.
Дорога на север оказалась трудной, но это был единственно возможный путь — он направлялся к стране своих предков — к индейской резервации Отчаявшийся Народ.
Под покровом темноты он покинул город, забрался в товарный поезд, а когда рельсы повернули на запад, соскочил с него. Потом его подобрал водитель грузовика. Днем Чарли отсыпался в рощах, ночью продолжал свой путь, пока не добрался наконец до страны деревьев и широких вод.
Он вернулся в родные места. И хотя Чарли провел здесь первые пять лет своей жизни, он не помнил их. В памяти остались только полные печали рассказы матери.
— Нас считали подонками, — говорила она, — и жить нам положено было на самом дне.
В ее рассказах не было ни слова о красоте этого водного царства, огромного, сотворенного рукой человека озера с множеством плавучих островов.
Напротив, она называла этот край местом ссылки. Обняв сына, она говорила со слезами на глазах:
— Не возвращайся туда, сынок, это западня — так ее и задумали. Там человека ждет не жизнь, а смерть.
Она никогда не рассказывала ему об оленях, которые приходили сюда на водопой, о воздухе, прозрачном, как стекло, об этом белом, как молния, лунном свете. Почему? Ведь город был таким грязным, шумным, отвратительным. Почему она никогда не упоминала об огненных кленах? О дубовых листьях ярко — медного цвета? Ни слова об этом. Все ее рассказы — лишь о горе, о страшных метелях, о снеге, который прикладывали роженицам для прекращения кровотечения; о днях, проведенных в постели, чтобы не окоченеть от холода, о потерявших надежду мужчинах, неделями не приходивших в себя от запоя. Там питались рисом, и только рисом, пока он не застревал в горле. Вот о чем рассказывала мать.