Этой осенью мой муж граф и я сопроводим королеву в Шотландию, и если она наградит его так щедро, как должна бы, у нас будут шотландские земли и, возможно, шотландский герцогский титул. Если она даст ему право пользования гаванью в одном из портов, или налоги на ввоз каких-нибудь товаров, обложенных пошлиной, или хоть право сбора подати за проезд по приграничным дорогам, мы можем вернуть себе состояние после этого тяжкого поста. Если же она нас обманет и ничего не даст, тогда мы хотя бы от нее избавимся, и это, как по мне, уже стоит баронства. А когда мы от нее избавимся, не сомневаюсь, он вернется ко мне в сердце своем. Мы поженились не по безумной любви, но из взаимного уважения и привязанности, и наши интересы теперь такие же общие, как были тогда. Я отдала под его присмотр свои земли, как и должна была; он отдал мне своих детей и доброе имя. Конечно, когда она уедет и он отойдет от глупого обожания, он вернется ко мне, и все снова будет, как прежде.
Так я себя утешаю, надеясь на лучшее будущее, пока иду из розового сада к двери. Потом я останавливаюсь, потому что слышу худший звук в мире – звук стучащих в галопе копыт, быстрый, словно взволнованное сердцебиение, и я сразу понимаю, ни мгновения не сомневаясь, что случилось нечто страшное. Нечто по-настоящему страшное происходит опять. Какой-то ужас мчится в нашу жизнь вместе со скачущей галопом лошадью. Королева навлекла на нас какой-то ужас, и он скачет к нам так быстро, как только может.
1571 год, сентябрь, замок Шеффилд: Джордж
Я навещаю на конюшне своего любимого сокола, когда слышу, как кричит Бесс, зовет меня по имени – и тут же слышу, как звонит замковый колокол.
Сокол срывается с моего запястья и пытается взлететь, испугавшись шума, и на мгновение конюшня заполняется биением крыльев и моими отчаянными призывами к сокольничему, словно наступил конец света. Сокольничий прибегает, надевает на испуганную птицу колпачок, принимает ее в надежные руки и уносит, пока я разматываю путы с запястья и передаю ему, – и все это время страшный колокол бьет и бьет, так громко, что и мертвого поднимет, слишком громко для живых.
– Боже сохрани, что это? – спрашивает сокольничий. – Испанцы высадились? Север опять восстал?
– Не знаю. Держи птицу. Мне надо идти, – отвечаю я и бегом пускаюсь к входу в дом.
У меня сил нет на все эти тревоги. Я не могу бежать, хотя сердце мое и колотится от ужаса. Я перехожу на шаг, проклиная свои легкие и ноги, и когда я добираюсь до дома, то вижу Бесс, бледную как полотно, и рухнувшего перед ней на землю человека: голова его висит между коленей, он потерял сознание от усталости.