Все это, разумеется, делает Норфолка еще большим дураком, по общему мнению. Еще до того, как он предстанет перед судом, мы все думаем, что он, видимо, был опьянен амбициями, раз его соблазнила такая отъявленная Иезавель. Еще до того, как было обнародовано хоть слово его показаний, до того, как он даже вошел в зал суда, всякий верно здравомыслящий англичанин порицает его глупость и похоть.
Кроме меня. Кроме меня. Я его не порицаю. Как я могу? Она покорила меня, как и его, я желал ее, как и он. Ему, по крайней мере, хватило ума думать, что, пусть она и была дурной женщиной, она все еще оставалась королевой Шотландии и могла сделать его королем. По крайней мере, в нем жило прежнее говардовское властолюбие. Я был большим дураком, чем он. Я просто хотел ей служить. Я даже не искал награды. Я не считался с расходами. Я просто хотел ей служить.
1572 год, январь, замок Шеффилд: Бесс
Нам приходится ждать приговора Томасу Говарду из Лондона, и скоротать время ожидания мы никак не можем. Королеве Шотландии не терпится узнать новости, но она боится их услышать. Можно подумать, она его действительно любит. Можно подумать, судят ее любимого.
Она ходит по крепостной стене и смотрит на юг, туда, где он, а не на север. Знает, что никакая армия с севера за нею в этом году не явится. Ее простофиля Норфолк и ее сводник Росс в тюрьме, а ее шпион сбежал, она совсем одна. Мастер заговоров Ридольфи сплел сеть только для того, чтобы освободиться. Ее прошлый муж, Ботвелл, навсегда останется в датской тюрьме; и шотландские лорды, и англичане решительно настроены не позволить освободить такого опасного врага. Больше он ей помочь не сможет. Ее безумный обожатель и единственный верный друг, мой муж, лелеет свое разбитое сердце и наконец-то вспомнил о долге перед королевой и страной – и о своих обетах мне. Никто из тех мужчин, которых она очаровала, ей теперь не поможет. Нет армии, чтобы ее спасти, нет никого, кто поклялся бы быть с нею до самой смерти, нет паутины друзей и лжецов, тайно собирающихся в дюжине укрытий. Она разбита, друзья ее арестованы, кричат на дыбе или сбежали. Она наконец-то стала настоящей узницей. Она в моей власти.
Странно, но мне это не доставляет радости. Возможно, дело в том, что она наголову разбита: красота ее тонет в жире, изящество из-за боли превратилось в неуклюжесть, глаза опухли от слез, ее рот, похожий на розовый бутон, теперь вечно изогнут дугой от страдания. Она, всегда выглядевшая настолько моложе меня, теперь вдруг состарилась, как я, сделалась усталой, как я, и печальной, как я.