Приключения 1972-1973 (Авторов) - страница 19
В комнату вошел солдат‑конвойный.
– Уведи. – Зубов показал на Ураза и добавил, когда тот поднялся: – Подумай до завтра, завтра еще поговорим.
Мы все глядели на Ураза: он сник, плечи опустились, лицо посерело. Наверное, потому, что Ураз сдался не сопротивляясь, я так и не видел в нем врага и сейчас остро пожалел его: была б моя воля – тут же и отпустил бы.
У двери Ураз задержался и, не оборачиваясь, буркнул:
– Милиция, миску жене верни, в хозяйстве нужна,
– Верну, не беспокойся, – сказал Джура.
Ураз вышел, за ним конвойный.
– И я пойду, – Зубов поднялся. – В Тангатапды хлеб отправляем, люди там голодают. Весь скот увели, сволочи. Обоз с охраной пойдет… А вы отдыхайте, Шукуров!
Я не ответил.
– Да, Сабир, – поправился Зубов.
– Слушаю! – я поднялся.
– Как гнедой Ураза, нравится?
– Здорово! – обрадовался я.
– За удачное выполнение задания получай награду – коня Ураза передаем тебе!
– Спасибо, товарищ Зубов!
– Только смотри, Уразова жеребца знает вся округа, и наши, и не наши. Заметен станешь. Не испугаешься?
– Нет.
– Молодец. Правильно, – одобрил Зубов и вышел.
– Ну что, пойдем соснем немного, Сабир, – предложил Джура. – Ты иди ложись, а я задам корм лошадям и тоже на боковую. Да, миску вот захвати, надо будет, вернуть жене его…
Радужное настроение мое тут же исчезло, а осталось как бы недоумение: ведь утром сегодня, по дороге, втроем ели из этой миски плов, а сейчас хозяин ее уже в тюрьме, и что ждет его? Я вспомнил молчаливую, покорную женщину с ребенком на руках, ее тихое: «Когда ждать вас?» Я и не задумался о том, что подарок командира, доставивший мне столько радости, – гнедой жеребец Ураза, – был для него куда дороже глиняной миски.
– Джура‑ака, что будет с Уразом?
Джура ответил не сразу. Помолчав, сказал, будто размышляя вслух:
– Что будет с Уразом, решит он сам. Все от него зависит.
И опять я не понял Джуру, но почувствовал, что он тоже думает об Уразе, и, значит, все должно быть по справедливости, и это успокоило меня.
Конечно, мне, комсомольцу и чекисту, вряд ли стоило жалеть басмача. Попадись мы с Джурой бандитам Худайберды, нас бы не пощадили и, может быть, именно Ураз расстрелял бы нас. Ведь он, оказывается, обещал повесить Зубова. И почему повесить – пули, что ли, пожалел для большевика? Но все же, несмотря ни на что, может, оттого, что мы так легко захватили Ураза и он не сопротивлялся, может, оттого, что он не держался врагом и рассказывал Джуре все, что тот хотел услышать, во мне не было ненависти к Уразу, и я видел, что и Джура, похоже, думает так же, как и я.
Когда я вошел в комнату Джуры, а теперь и мою, я увидел, что для меня поставили уже кровать у окна. Я снял сапоги, растянулся поверх одеяла, но сон не шел – перед глазами сменялись картины нашей ночной поездки. Ураз, его жена с ребенком и ее умоляющее и робкое лицо, развалины Селькелды, разговор Джуры с Уразом… Кто такой Аппанбай? А Махкамбай? Зачем Джуре прошлое курбаши Худайберды, имя его матери?