Они могли подолгу сносить любые лишения и невзгоды, не брезговали ни сырой моржатиной, ни мясом песца, пили теплую кровь только что забитого оленя, смазывали раны звериным жиром и вожделенно поглядывали на нарты начальника, в которых ехали, как значится в одном экспедиционном отчете, «тридцать девять рюмок крепкой водки»...
Начальники же выделялись «лица необщим выраженьем». Около половины флотских офицеров составляли иностранцы на российской службе, а вот штурманы почти все были русские. Жестокая эпоха, к сожалению, накладывала свой отпечаток на этих отнюдь не худших, во многом талантливых и даже незаурядных людей. Кое-кто из командиров имел «склонности к вину, взяткам и тяжбам», некоторые опускались, спаивали и обирали подчиненных, а также «устраивали великие притеснения инородцам». Последнее обстоятельство в высшей степени прискорбно, потому что именно благодаря местным жителям экспедиция получила возможность успешно действовать в Арктике, а немалое количество ее участников самою жизнью обязаны были ненцам и эвенкам, якутам и нганасанам, эвенам и чукчам.
А. П. Соколов, глубже и полнее других представлявший себе историю Великой Северной, писал обо всем «негативном» с поразительной откровенностью, не опасаясь упреков в отсутствии патриотизма, в попытке очернить, запятнать безупречный мундир военного: «Особенно грустно и бедственно было недружелюбие почти всех членов экспедиции во все время ее продолжения... Оно затемняло и унижало прекрасные подвиги мужества, терпения и труда, ослабляло силы и способствовало неудачам».
А в результате, как отмечает тот же А. П. Соколов, эти «замечательные по уму и твердости» изыскатели «трудный и многобедственный путь... проходили и к вечно достойному ведению описали, а о непроходимых местах достоверно свидетельство учинили». И ни один из этих сотен, а вернее, тысяч людей не получил за труды и страдания никаких наград!
Если бы дело касалось лишь нижних чинов, то мы, привыкшие к подобным несправедливостям, наверное, и не очень-то поразились бы, но даже доблестному морскому офицерству, признанному цвету нации во все времена, не было пожаловано тогда ни орденов, ни званий. Харитону Лаптеву, например, очередной воинский чин капитан-лейтенанта был присвоен только через девять лет после его возвращения с Севера в Петербург. Однако еще раньше, в 1743 г., деятельность всей экспедиции была сперва приостановлена, а затем и навсегда прекращена. Фамилии, судьбы, лики ее героических участников канули в безвестность, и лишь бесстрастная географическая карта запечатлела для потомков имена очень и очень немногих из них.