Майлгенн чуть не поперхнулся еще раз. Не поддается Элвуду?! Такого не может быть. В принципе.
– …не разругались, и он увез Лиле в Крым, – продолжал наставник. – Придется действовать активнее.
– М… нужны фотографии Сакса и ее музыка? А что пела ему, пойдет? Допустим, «Ария», – спросил Майлгенн, выводя на экран скрин игрового эпизода.
– Вполне, но лучше что-нибудь из ее собственного. Кстати, о фотографиях. – Он отобрал у Майлгенна ноутбук, что-то забил в поисковик и повернул экран с другой фотографией: высокого крашеного блондина с разгильдяйской улыбочкой. – Это Владимир Сергеевич Лучников, на вечеринке которого я говорил с Блоком о выставке. Так что тут не пережимай.
Поначалу Майлгенн не понял, к чему бы это, почти минуту вглядывался в экран, и, лишь когда Элвуд пальцем закрыл белобрысую челку, до него дошло. Убрать десяток лет, покрасить обратно в темного шатена, сделать улыбку понаивнее – и будет не отличить от Деррила Сакса.
– Ты выбрал оптимальный объект для якоря, – усмехнулся Элвуд. – Так что, мальчик мой, работай и держи меня в курсе. А я буду держать в курсе тебя.
Майлгенн кивнул: разумеется, он будет работать, и в октябре Лиле уйдет в Тейрон. Несмотря ни на что.
В самолете Лиля спала – чтоб не так бояться и чтоб не смотреть на Ильяса. После утренней истерики ей самой на себя глядеть было тошно, а на Ильяса – стыдно. Вот и спряталась. А когда прилетели, очень кстати появился Вовчик: он так громко радовался «пропащим» и так заразительно ржал над собственными шуточками, что думать о чем-то еще было решительно невозможно. Да и не очень-то хотелось.
В машине, едва вырулив на Ленинградку, Вовчик принялся делиться новостями и сетовать на тяжкую судьбу художника, мол, ему никто выставок не организует, все сам, только сам, потом и кровью!
А может, он говорил вовсе не это, а что-то совсем другое – Лиля точно не знала. В аэропорту толком не проснулась, в машине задремала снова, и во сне ей мерещилось море, пахнущее мужским одеколоном, и прибой, говорящий голосом Эри. В полосе прибоя играли русалки: они перекатывали гальку, швырялись пеной и взвизгивали при виде медуз – в точности так, как взвизгивают шины на повороте. Русалки были чем-то похожи на Лилю, а подальше от берега, на скале, сидела Настасья, самая настоящая морская ведьма. С восемнадцатью устрицами на хвосте. Лиля уже хотела сказать, что восемнадцать устриц положено только королю, а морской ведьме – не больше десяти, но ей помешали.
– …Русалочку! Одолжи, не жлобись! – пророкотал прибой особенно отчетливо.