– Конечно, если дело в том, что ты действительно знаешь что-то такое…?
Она представляла себе и считала вполне возможным, что он знает, он это видел. Но он вовсе не знал, что она имеет в виду, и только мрачно глядел на нее. Однако его мрачный вид нисколько ее не расстроил.
– Тебе, я думаю, что-то известно, и только твоя деликатность не позволяет тебе сказать мне об этом. Деликатность твоего отношения ко мне, мой милый, чуточку перехлестывает через край. Моя деликатность не помешала бы мне это услышать, так что если ты можешь сказать мне, что ты знаешь…
– То что? – спросил он, так как Кейт не сказала, что от этого зависит.
– Да то, что тогда я поступлю так, как ты хочешь. В таком случае – я вполне допускаю – нам нет нужды ждать, и я понимаю, что ты имеешь в виду, считая, что с нашей стороны уместнее будет не ждать. Я даже не попрошу у тебя доказательств, – продолжала она. – Мне достаточно твоей внутренней уверенности.
В этот момент его окатило словно вдруг прорвавшейся мощной волной. Смысл ее слов стал ясно виден, столь же ясно, как кровь, бросившаяся ему в лицо, как только он ее понял.
– Я ничего не знаю, ровным счетом ничего.
– Даже представления не имеешь?
– Даже представления не имею.
– А я бы согласилась, – сказала Кейт. – Я объявила бы об этом завтра, нет, сегодня, я бы тотчас пошла домой и объявила бы об этом тетушке Мод – как об идее. Как об идее, исходящей прямо от тебя. То есть – о твоей собственной идее, предложенной мне от чистого сердца. Вот так-то, мой милый! – И она опять улыбнулась. – Вот что я называю действительно пойти тебе навстречу.
Если это так и называлось, значит с его просьбой было покончено, и ему оставалось лишь стоять там, со своей тщетно проявленной страстью – ведь с самого утра он действовал в порыве возвышенной страсти, – все еще отражавшейся на его лице. Кейт повернула все произошедшее, как ей самой было угодно – и исходящую от него идею, какой у него не было, и идею, какая у него была, и недостаток у него настойчивости, когда в ответ ему был брошен тот вызов, и его ощущение личного присутствия Кейт, и его чуть ли не ужас перед ее логичностью. Все это вызвало в нем смешение чувств, похожее на гнев, который, однако, тотчас обернулся просто холодной мыслью – мыслью, повлекшей за собою что-то еще и явившейся ему точно новая, неясная заря. Это затем повлияло и на нее, и ее охватил порыв, один из тех, что прежде своей искренностью всегда спасали их отношения. Когда Кейт подошла к нему совсем близко, когда, положив ему на плечо руку, заставила его опуститься вместе с ней – а она тут же наклонилась к нему – на памятную им пару стульев, она непреодолимо помешала, не позволила его страсти пропасть втуне. Теперь она обрела власть над этой страстью.