Так случилось, два месяца спустя, что, когда он и в самом деле получил известие из Нью-Йорка, Кейт нанесла ему визит, явившись однажды утром к нему в квартиру. Она пришла не так, как пришла тогда, в Венеции, не по его настойчивой просьбе, но по необходимости, прежде всего признанной ею самой, хотя и прямо в результате полученного ею послания. В нем содержалась записка от Деншера, приложенная к письму с пометой «вручить лично», адресованному ему самому известной американской юридической фирмой – фирмой, о чьей высокой репутации ему стало известно в Нью-Йорке как о чем-то, что витало в самой атмосфере города; глава и «лицо» фирмы, главный исполнитель объемистого завещания Милли Тил, был должным образом опознан на Ланкастер-Гейт как тот самый джентльмен, кто поспешил в Венецию прямым южным путем, незадолго до смерти девушки, поддержать миссис Стрингем. Поступок Деншера, по получении упомянутого документа, – поступок, характер которого у него хватило времени обдумать, которому он дал созреть, – представлял, строго говоря, первое упоминание о Милли, или о том, что могла или не могла она сделать, каким наша пара обменялась с тех пор, как они вместе стояли перед маленьким вульгарным камином в Челси, наблюдая, как огонь уничтожает нераскрытое творение ее рук. Тогда они, из-за должного сочувствия Деншера к словам Кейт о ее ответственности за его визит, немедленно распрощались, а когда встретились снова, этот сюжет присутствовал для них – во всяком случае, пока его не озарил новый свет – лишь в интенсивности, с какой он безмолвно демонстрировал свое отсутствие. Более того, в те недели им не приходилось так уж часто встречаться, хотя весь январь и часть февраля это было бы для них фактически гораздо более легким делом. Пребывание Кейт у миссис Кондрип продлилось по разрешению ее тетушки, что явилось бы загадкой для Деншера, не будь он, вопреки своему желанию, допущен на Ланкастер-Гейт к лицезрению этого эзотерического события.
– Это – ее идея, – сообщила ему миссис Лоудер так, будто в принципе презирала идеи, что на деле не соответствовало действительности. – А я последовала своей собственной: дать ей поступать, как ей заблагорассудится, пока ей самой не надоест. Да ей уже надоело, и надоело довольно скоро; но так как она просто дьявольски горда, она вернется, только если у нее появится для этого причина, никак не связанная с ее отвращением, – причина, которую она сможет предъявить. Она называет это своим отпуском, который проводит