— Мы готовы пожертвовать, если потребуется, всем, чтобы найти убийцу Элис. Ненавижу хвастаться, лейтенант, но когда говорю «всем», подразумеваю нечто потрясающее.
— Среднестатистически для вас четверых это прозвучало бы, к примеру, так: 144–100–148[3].
Она усмехнулась:
— Надо полагать, тогда я вас на минутку заинтересовала.
— Логично будет прямо сейчас отправить вас всех в окружную тюрьму.
— За что?
— За препятствование офицеру полиции при исполнении им служебных обязанностей. Хватит, чтоб отвязаться от вас хоть на несколько дней.
— Лейтенант, — она надула губки, — я готова кое-что вам предложить.
— А я не смогу отказаться?
— Зависит от вас.
— Вот что значит быть заподозренным в продажности.
— Посмотрим, — заявила она таинственно, поднимаясь с дивана и вставая прямо передо мной.
Заинтригованный, я наблюдал, как она расстегивает белую шелковую блузку сверху донизу. Потом сбрасывает ее, словно кожу, оголяясь до пояса, открывая крепкую, прекрасной формы грудь с коралловыми сосками.
— Ну, — сказала она, — давайте отложим остальное на время. Правда, я не покупаю милостей. Скажем, просто у меня разгорелся аппетит.
— Где мне найти Мендозу? — спросил я.
Это озадачило ее, но лишь на долю секунды. Зеленые глаза вновь загорелись огнем нетерпения, она села и стала осторожно снимать черные кожаные сапоги.
— Я не знаю, где найти Мендозу, лейтенант, — произнесла она ровным голосом. — У Элис не было случая сказать нам об этом.
Даже расстегнутые, черные брюки словно прилипли к коже, и стягивание их оказалось кропотливым процессом. Наконец, несколько раз вильнув бедрами, ей это удалось. Под ними оставались черные трусики размером с почтовую марку.
— Микки и Дональд, — сказал я внезапно охрипшим голосом, — они оба казались такими миленькими в своих масках. Почему им понадобилось убрать тело Элис, как вы думаете?
— Если б я это знала, лейтенант, — ответила она со смешком, — я бы, наверное, знала и их лично — так ведь?
Лиза Фрейзер со странной, застывшей усмешкой медленно стянула трусики через одну ногу, потом через вторую. И встала передо мной полностью обнаженная. В горле у меня пересохло.
— Мы можем поговорить об этом позже, — сказала она сухо, — всему свое время.
Я почувствовал боль в паху по мере ее приближения ко мне.
— Видно, вашей школе надо что-то предпринять с женским освободительным движением, — прохрипел я.
— Вот я и освобождаюсь, — ответила она мягко. — Я хочу кое-чего и хочу, чтобы это дал мне ты. Ты можешь сделать это, а? — спросила она резче. — Ты способен?
— Ты меня подкупаешь. — Теперь я стал тверд, как скала.