Папа говорит мало, но попадает точно в цель. Мэлот и не думает отвечать. Кивает, а отцу ничего больше и не нужно. Едва ли наши диалоги были длиннее и содержательней. Я иногда цепенею и падаю в рассуждения: как же так вышло, что в нашей семье никому нет ни до кого дела? Это же поразительно, как далеки друг от друга могут быть близкие люди.
— Адора?
— Что? — я выплываю из мыслей и встряхиваю головой. Наконец, мама смотрит мне в глаза, а не куда-то вдаль. — Ешь. Еда остывает.
***
После завтрака я убегаю из дома так быстро, как могу. Никто меня не замечает. Тень и только, вот кто я. Мои родители заметят кражу голубого бриллиантового ожерелья, но у них долго не будет возникать вопросов по поводу отсутствия меня. Хотя в глубине души я все-таки верю, что я нужна им. Они ведь мне нужны, а чувства — взаимное ощущение. Так ведь? Нет. Конечно, нет. Тогда бы жить было гораздо проще.
Я прибегаю в дом Марии и громко тарабаню по дубовой двери. Мне открывает один из тех парней, что помогали нести незнакомца на чердак.
— Тебя мама прислала?
— Да, конечно. — Я возбужденно киваю. Прикусываю губу и смиренно жду, когда мне позволят войти. Парнишка окидывает взглядом мою одежду — топ, который я не сменила на что-то более приличное — и усмехается.
— Проходи.
Пятнадцать лет — опасный возраст. В это время из спальни моего брата доносились стоны и шепот, и я пряталась в своей комнате, затыкая уши наушниками. Очень часто мне доводилось видеть, как он выпроваживает девиц через черный вход. Тогда-то я впервые и узнала, что подставлять Мэлота не стоит. Я пожаловалась маме на то, что у брата шумно в комнате, а потом всю неделю ходила с опухшей и красной щекой. Родителям сказала, что случайно ударилась об угол стола, когда поднимала с пола тетрадь. Они поверили. Но я на самом деле ударилась о руку собственного брата.
Поднимаюсь на чердак и осторожно распахиваю дверь. Незнакомец не спит. Стоит в углу и горбится так сильно, что бинты на торсе скатились вниз. Я тяну к нему руку, но тут же застываю, заметив решительность в его взгляде. Что-то мне подсказывает, что опасно к парню приближаться.
— Это ты перевязала рану?
— Я хотела помочь. — Голос осип. Возбуждение сменилось неуверенностью, и я робко закрываю за собой дверь, боясь нарваться на неприятности. — Ты лежал у моего дома.
— Что?
— Тебя сильно избили.
— Считаешь?
— Не понимаю, почему ты злишься.
Парень смотрит на меня так, будто я говорю на неизвестном ему языке. Его лицо тут же вытягивается, выражает искреннее недоумение и раздражение, но уже через несколько секунд его тело сильнее сгибается от боли.