— Ты меня неправильно понял.
— Забудь. Я опять лезу не в свое дело, да?
— Ах, нет. Просто, понимаешь, у нас с ними очень сложные отношения. — Продолжаю раскладывать книги и вижу, как парень садится рядом. — Мы никогда не были близки.
— Почему?
— Папа постоянно на работе, а мама…, ее трудно понять. Иногда мне кажется, что она просто устала. Устала от меня, от брата. Наверно, в этом есть смысл.
— Правда? — Эрих хмыкает. — Если она устала от своих детей — это странно.
— А бывает по-другому?
— Моя мама скорее умрет, чем бросит семью.
— Наверно, она классная.
— Да, — на лице парня мелькает теплая улыбка, и, заметив ее, я сама улыбаюсь. — Даже подумать страшно, что сейчас с ней происходит. Я тут пять дней, а она…
— Ты скоро поправишься. Раны почти затянулись.
— Затянулись одни, открылись другие. — Мы смотрим друг на друга, и книги рушатся под моими пальцами, как домино, падая навзничь. Эрих поправляет волосы, упавшие мне на лицо, а я опускаю взгляд на свои ладони, выставляя книги заново около стены. — У тебя удивительная способность отводить взгляд, когда нужно наоборот смотреть в глаза.
— Думаешь? — смело гляжу на парня, а он криво улыбается. У Эриха грубый и острый подбородок, ямочки на щеках, длинные ресницы. Он высокий, более того самоуверенный, и в этом нет ничего хорошего, ведь весь его образ и все его слова, будто стрелы. — А ты не хочешь мне помочь? — Наконец, спрашиваю я.
— Я и так помогаю.
— Нет, ты сидишь рядом и пытаешься вогнать меня в краску.
— Чтобы вогнать тебя в краску, не нужно даже стараться.
— Да что ты говоришь.
— Не обижайся. В этом что-то есть. — Эрих широко улыбается, а я готова треснуть его по голове одной из тех книг, что расставляю у стены. — Я хочу сделать тебе комплимент, а ты реагируешь так, будто это оскорбление.
— Потому что все твои комплименты похожи на оскорбления.
— Ну, тогда научи меня.
— Научить чему?
— Делать тебе комплименты.
— Эрих, — нервничаю я, — зачем?
— Ты спасла мне жизнь, а я даже не могу сказать тебе, что ты очень красивая.
— Как не можешь? Ты уже сказал.
— Так у меня получилось?
Я застенчиво поджимаю губы и отрезаю:
— Нет.
— Я безнадежен, — улыбается парень. — Больше и пытаться не буду! И даже если мне в голову вдруг взбредет сказать тебе, что ты самый добрый и удивительный человек из всех, кого я когда-либо встречал, я промолчу. Правильно?
— Правильно. — Киваю я. — И я тоже скрою от тебя свое мнение о твоем характере.
— Но я вообще-то не против комплиментов.
— Просто это будет не комплимент.
Эрих смеется. Придвигается ко мне и замирает, едва между нами остается несколько сантиметров. Его синие глаза сканируют мое лицо, а я пылаю от смущения, но как же мне это надоело. Как же надоело прятаться, горбиться и опускать глаза, когда безумно хочешь вырваться вперед, совершить безумства или даже сделать ошибки. Я хочу быть другим человеком! Хочу быть смелой, открытой, приблизиться к парню и во весь голос заявить, что рядом с ним время застывает, а ужас, царивший за стенами, приобретает иной смысл. Но, когда ты вырос лишь на книгах, когда только читал о решительности и чувствах, ты оказываешься в тупике из собственной неопытности и наивности, в ловушке из страха. Тогда уже не так-то просто бросить вызов обыденности. Да, это правильно. Но и страшно, и потом будут последствия, с которыми придется столкнуться.