В тот вечер мы ели, как короли, набросились на жаркое с овощами, поданное гостиничным официантом, будто мы оказались почетными гостями. Наполовину выпитая бутылка «Макон руж». Дети устали, но проглотили все быстро и заели мороженым, которое, наверное, было приготовлено богами. Вокруг нас люди болтали; шум разговора сквозь звон вилок, но мне казалось, что годы вдруг откатили вспять. Это была моя Европа, увенчанная временем, цивилизация, которая захватила меня, когда мне исполнился всего двадцать один год. Теперь у меня была семья, которая может разделить мои чувства, работа, которая обеспечит все эти расходы. Может, я и был немного пьян или просто счастлив, но помню нежный взгляд Эммы, когда мы чокнулись бокалами и взялись за руки, обещая друг другу будущее.
— Я усну, как бревно, — пожаловалась она.
Детей мы поместили в двух небольших комнатах рядом с нашей, я видел, что они почти засыпают. Эмма умывалась, я укрыл их и погасил свет.
Я вернулся в нашу комнату, спальню в мезонине, с видом на старинный дворик, и легко представил себе лошадей, когда-то привязанных внизу, под сеновалом, где сейчас находился гараж. В течение многих сотен лет путешественники, возвращающиеся домой с войн, уезжающие, чтобы сделать состояние или в надежде жениться на красивой или богатой девушке, все они, должно быть, побывали в этой маленькой комнате до нас. Они все дышали тем же воздухом.
Я закрыл окно и обернулся.
Эмма уже лежала в кровати, старинной деревянной кровати с белым покрывалом, и пока я подходил, она подняла руки и сняла ночную рубашку. Лета юности проходят быстро, как праздники в детстве, но сейчас она манила и возвращала меня назад, в дни страсти.
Во двор заехала машина и на мгновение осветила комнату, маленький шкаф и голубой комод, Эмму, ждущую в кровати.
У нас было на что опереться, чтобы нагнать упущенное — в семейной жизни, в нас самих.
Я помню, как задернул поплотнее шторы и нырнул в постель. Уже очень давно у нас не было такого чувства, чувства взаимности. Что-то было не так до этого, за домашними делами с детьми, моими профессиональными заботами и растущим недовольством Эммы. Работа и подозрения — гарантия разрушения очарования. Я поцеловал ее и чувствовал себя так, будто этим поцелуем прошу прощения.
И там, в этой маленькой комнате, под звуки подъезжающих машин, мы стали заниматься любовью, и это было что-то вроде тайной, недолговечной, украденной любви, будто она была последней, и мы продлевали каждое мгновение близости, упиваясь ощущениями, откладывая удовольствие.
Пока не ворвался Мартин.