Она заметила:
— Они не поймут. А мы будем только терять время. Кем бы ни был тот, кто забрал детей, нас они не преследовали. Они могли бы перерезать нам горло. Они не вернутся, пока светло. Никто из них не вернется.
Ужас того, что она сказала, прозвучал, как отзвук погребальной панихиды. Кто-то украл детей. Какие-то неизвестные, которые могли убить нас в темноте. Но им нужны дети, а не мы. И теперь мы могли возлагать свои надежды только на какого-нибудь полицейского, на сыщика.
Развернувшись на обочине, я направил машину назад к дому.
Он виднелся за изгородью, с красной крышей, приветливый, с венком над входом, с белыми стульями во внутреннем дворике, от которых с первыми лучами солнца поднимался пар. Мы подъезжали к дому и, вопреки всякому здравому смыслу, надеялись, что дети сейчас выбегут нам навстречу, радуясь, что им удалось так здорово нас разыграть. Но дом был пустым и мертвым. Это разбило мое сердце, но я все же попытался как-то подбодрить Эмму:
— Не волнуйся, дорогая. Все будет хорошо. Уверен, что это просто какой-то розыгрыш.
Я провел ее в дом. Попросил приготовить завтрак и запереть двери. Ее глаза не отрывались от меня, пока я шел назад к машине.
Когда я возвратился в пустынную деревню, одна из дверей в самом конце улицы была открыта.
Я затормозил и постучал. Пожилой мужчина в голубой рубашке собирался на работу. Его жесткое лицо украшала серебристая щетина, а морщинистые руки напоминали засохшие листья. Пока я пытался что-то объяснить ему, он молча сконфуженно улыбался и что-то бормотал на безнадежно непонятном для меня местном наречии. Его глаза, казалось, щурились от лукавства, но я уловил в них отблеск безразличия. Мы населяли разные планеты. Разве он мог понять этого пришельца из космоса, который бормотал на полузабытом школьном французском? Он пожал плечами и отступил в глубину дома. Должно быть, белая маска моего лица подействовала на него устрашающе.
Я пробормотал что-то по поводу дома вниз по дороге, показал рукой, спросил про жандармов. Он пожал плечами.
— Да пошел ты в задницу, — сказал я и поехал дальше.
Опять пошел дождь, на этот раз мелкий и моросящий, занавес от дневной жары. Дорожный указатель гласил: «Сен-Максим — 14»; стало быть, я буду там уже минут через десять.
Дети были для нас с Эммой превыше всего. Эмма умела ладить с ними, она была разумной женщиной. Я очень хорошо понимал, в каком ужасе она находилась сейчас, но не за себя, а за детей. В страхе от предчувствия, что произошло что-то ужасное. Может быть, самое худшее. Я пытался рассуждать здраво, искал какие-то объяснения. Может быть, в поиске какого-то приключения, или под влиянием лунатизма, или же играя в прятки, они заблудились и в конце концов где-нибудь уснули. Но ничто из этого не укладывалось в моей голове. Дети исчезли три часа назад или даже больше, во время этой ужасной грозы. Наиболее вероятным представлялось самое худшее.