Я начал понимать, почему Эмма возненавидела все это, когда вся наша затея с отдыхом превратилась в кошмар. Что такое история, если не то, что уже мертво? Я был даже рад добраться до пригородов Понтобана с его грязью на заправочных станциях и обилием мебельных магазинов, которые возникали тут и там, пока я ехал к вершине холма.
Я припарковался на большой центральной площади, которая использовалась как рынок и место стоянки машин. Понтобан — из тех городков, которые проезжаете и сразу забываете, — однозвездочный, если судить по путеводителю Мишлена, с узкими улочками из розового кирпича вокруг собора, с музеем и торговыми центрами, средневековым мостом, ресторанами и банками. Какой-то полупомешанный играл на гармони посреди площади.
В это время дня было уже слишком поздно искать Ле Брева. В комиссариате я лепил ошибку за ошибкой на своем французском.
— Где сейчас месье Ле Брев?
Жандармы, сидевшие в кабинетах с табличками «Приемная» и «Преступления», лишь недоуменно пожимали плечами и ухмылялись. Они, то есть их поведение, так походили на американских полицейских, но им не хватало их прямоты, не говоря уже о британской вежливости. Пошли они все…
Мне пришла в голову мысль, не позвонить ли Бобу или Джону Симпсону, но что они могли сделать? Видимо, я бесцельно бродил вокруг, покупая газеты, которые не мог читать, в надежде, что они что-нибудь подскажут. «Сюд журналь-экспресс», «Оризон», «Сюд пресс». Ни одной фотографии, даже ни одного слова о Шеноне. В моем сознании единственная вещь, которая имела значение, — исчезновение Мартина и Сюзи, но я уже стал бояться, что теряю и Эмму. Каким-то образом я дошел до пруда в маленьком парке рядом с рекой. Воспоминания стерлись, будто смотришь на картинку через искажающее стекло.
Она подошла и встала рядом со скамейкой, на которой я сидел. Женщина, которую я видел в редакции газеты «Сюд журналь-экспресс». Эстель какая-то.
— Добрый день, месье.
Какое-то мгновение я едва ее замечал, видел только, что у нее голубые глаза на здоровом загорелом лице.
— Пожалуйста… Могу я тут присесть? — спросила она.
Пепельная прядь волос выбилась из прически над все еще молодым лицом, и сна нетерпеливо откинула ее назад, не придавая этому значения.
— Извините, что мне пришлось…
Сначала я не понял. Перед нами на траве кидались за крошками хлеба голуби, смеялись и играли дети. На другой скамейке, рядом с клумбой, обнималась парочка. Солнце собиралось прожечь дырку на бледно-голубом, как утиное яйцо, небе.
Я даже задумался, не хочет ли она подцепить меня, одна из этих одиноких женщин определенного возраста, выясняющая, может ли она еще кому-нибудь понравиться. Но она не смотрела на меня, будто ее улыбка предназначалась цветам в этом небольшом парке.