Но — слава всем богам, даже Нахадоту! — крик наконец оборвался.
Я не знаю, сколько времени просидела вот так — зажав ладонями уши. А потом поняла — вокруг стоят люди. И подняла голову. И увидела — Декарту. Он тяжело опирался на трость темного полированного дерева — кстати, возможно, привезенного из даррских лесов. Декарта смотрел на меня сверху вниз. Вирейн держался рядом. Остальные придворные неспешно шли по коридору. Чжаккарн куда-то подевалась.
— Ну что ж, — сказал Декарта, — теперь правда выплыла наружу. В ее жилах течет кровь труса-отца, а не храбрых Арамери.
И тут растерянность и горе сменились жгучим гневом. Я резко подскочила, разогнувшись, как пружина.
— Дарре некогда были великими воинами, — с бесстрастным лицом проговорил Вирейн — вовремя, иначе бы я что-то ляпнула и тем погубила себя. — Но под властью Отца Небесного нравы кровожадных дикарей изменились и смягчились — и мы не можем винить ее за подобную перемену. Я думаю, она никогда не видела, как убивают человека, отсюда и испуг.
— Члены семьи должны подавать другим пример стойкости! — отрезал Декарта. — Это цена, которую мы платим за власть над миром! Мы не станем такими, как коснеющие во мраке темные расы, которые предали своих богов, чтобы спасти шкуру! Мы должны быть как тот человек, что сейчас погиб! Он заблуждался, однако же не предал свою веру!
И он ткнул тростью в сторону Пирса. Или просто туда, где, судя по всему, лежал труп еретика.
— Как Шахар. Мы должны быть готовы умереть — и убить — ради нашего Владыки Итемпаса.
Он улыбнулся, да так, что у меня мурашки по спине побежали.
— Думаю, со следующим ты расправишься собственноручно. Внучка.
Меня душили одновременно бессильный гнев и страх — лицо перекосила гримаса ненависти.
— С каких это пор убийство безоружного пленника считается у нас доблестью? Или смелость — в том, чтобы отдать приказ убить его кому-то другому? Да еще — так, как… — И я потрясла головой, словно надеялась, что воспоминание о воплях умирающего выпадет из нее само собой. — Вы поступили жестоко, а не справедливо!
— Да неужели? — К моему удивлению, Декарта не разозлился, а задумался. — Но этот мир принадлежит Отцу Небесному. Это не подлежит обсуждению. Это очевидно. А этого человека схватили с поличным: он раздавал запрещенные книги, книги, в которых опровергалась эта истина! И теперь всякий, кто прочитал эти книги — даже добропорядочные граждане, которые видели, как совершается святотатство, но не нашли в себе силы донести на смутьяна, — так вот, теперь они разделяют его убеждения! Все они — преступники, затесавшиеся в толпу добрых и честных людей, преступники, желающие не нашего золота и даже не наших жизней! Таковые желают завладеть нашими сердцами и умами, а здравомыслие и мир в душах — отнять и растоптать!