Надо отметить, что царандой в то время представлял собой серьезную силовую структуру: хорошо вооружен, в том числе и тяжелым оружием, боеспособен, положительно проявил себя в боевых операциях; в нем было много «халькистов» (это особенно настораживало), которые, как и в армии, были недовольны кадровой политикой, проводимой «парчамистами» (Амин тоже был «халькистом», что привело к преследованию «парчамистов»). Признаться, такого поворота событий я не ожидал, думаю, командующий тоже.
Я невольно поднялся и стал ходить по кабинету, рассуждая вслух:
– Если дать шифротелеграмму на имя председателя КГБ СССР за двумя подписями… – Не останавливаясь, продолжал:
– Нет, так не пойдет. В Москве она будет размножена, о ее содержании будут знать не менее одиннадцати человек. От них узнает руководитель представительства КГБ СССР в ДРА, а от последнего – Наджиб. Начнутся массовые аресты «халькистов», возможно вооруженное сопротивление, прольется много крови, существенным резонансом отзовется и мировое сообщество. В довершении всего мы потеряем верного нам человека. Озвученный Гулябзоем замысел явно обсуждался среди руководства «халькистов», а это уже заговор… Сообщить генералу Варенникову мы также не можем. Как руководитель оперативной группы министерства обороны СССР он просто обязан реализовать эту информацию с тем же результатом – кровь и, как следствие, позор для 40-й Армии.
– Что же делать? – спросил Дубынин.
– У нас нет выхода, любой наш доклад приведет к трагическим последствиям. Поэтому в следующий приезд Гулябзоя ему надо твердо сказать, что если он вздумает исполнять свой план, то 40-я Армия сотрет его в порошок.
Я отдавал себе отчет в том, что не имею права выступать от имени 40-й Армии, а как должностное лицо обязан доложить о происшедшем в КГБ СССР. Да и характер и масштабы вероятных событий могли иметь государственное для нашей страны значение. Виктор Петрович ни разу меня не перебил и в ходе последующей встречи сделал так, как я посоветовал. Гулябзой сказал, что все понял, попрощался и уехал. Однако мы оба не поняли до конца, а что он понял? Тем не менее визиты этого заговорщика прекратились, но добрые отношения остались, и до конца нашего пребывания в Афганистане он в ситуациях, подобных этой, никак себя не проявлял. Я же был удовлетворен тем, что профилактическая беседа командующего достигла цели, хотя мысль, что я совершил рискованный поступок, долго не оставляла меня.
Этот довольно специфический эпизод моей службы в ДРА глубоко запал в мое сознание, и только по прошествии многих лет я решил рассказать о нем читателям.