— Нет… Ранил. Я никогда не отличался сентиментальностью, но смотреть, как он издевался над солдатами… не мог. Однажды он поставил моего вестового на три часа в ледяную воду. Ну, я и не выдержал… стрелял в него. Потом трибунал… каторга.
— Сколько вы пережили… — сочувственно произнесла Тася.
— Я ни о чем не жалею. И потом… Если бы я не оказался здесь, — Зимин взглянул на Тасю и закончил уже совсем тихо: — я не встретил бы вас.
— Мы могли познакомиться в Петрограде, — засмеялась Тася. — Девчонкой я обожала молодых офицеров.
— Могли, — засмеялся Зимин. — Но я в те времена был высокомерен и глуп. Вы не обратили бы на меня никакого внимания.
Послышалось глухое уханье совы.
— Сова, — сказал Митька, восторженно глядя на Куманина. — А ну-ка покажи еще раз.
Куманин сложил ладони особенным образом у губ, и снова послышалось совиное уханье. И в ту же минуту они услышали приглушенное ржанье лошадей.
— Чего это там? — насторожился Куманин.
— Может, медведь? — предположил Митька.
— Ну да? — покачал головой Куманин.
Они подошли к лошадям. Лошади стояли спокойно, меланхолически жуя сено.
— Куманин, — спросил Митька, поглаживая каурого жеребца с белой отметиной на лбу. — На геолога если учиться, долго?
Куманин присвистнул.
— Одной гимназии лет десять. Да там еще институты разные, академии.
— Да… — вздохнул Митька. — И думать нечего.
Он поглядел в сторону костра. Силуэты Таси и Зимина четко выделялись на фоне яркого пламени. Митька помрачнел. В свете костра волосы Таси казались золотыми. Она сидела, повернувшись к Зимину, обхватив колени длинными гибкими руками.
— Каторга… — тихо сказала Тася. — Я и представить себе не могу, что это такое…
Зимин молчал. Он вспоминал.
Из карьера мрамор вывозили на вагонетках. Каторжники в арестантских робах под палящим солнцем толкали тяжело груженные вагонетки по узким рельсам, ведущим к штабелям выработанного мрамора. Он, Зимин, работал в паре с молодым татарином Ахметом.
Невдалеке возле крыльца конторы стоял возок, запряженный парой низкорослых монгольских лошадок. К возку сзади был привязан большой кованый сундук. На высоком облучке дремал кучер.
— Слушай меня, офицер, — торопливо зашептал Ахметка. — Возок стоит, видишь? Другой такой случай не будет… совсем не будет. Хочешь бежать — сейчас бежать надо.
— С тобой, Ахметка? — спросил он.
— Ахметка не побежит. Ахметка потом побежит.
Они подкатили вагонетку к штабелю и стали выгружать мраморные плиты.
— Слушай меня, офицер. Казачка Дарья аллах забрал — Ахметка видел золото — самородки, как куриное яйцо.
— Зачем ты мне об этом говоришь?