Рослый негр в голубом двубортном шелковом костюме вошел в бар и замер, обводя помещение глазами. Фоли встал и помахал ему.
— Дитцер, — воскликнул Фоли, — как проходит у тебя борьба за гражданские права?
— Мы явно проигрываем, — ответил негр. — Утром я своей сказал, чтобы к ужину не ждала, так что мне теперь придется три месяца выносить мусор, а по субботам водить детей в зоосад.
— А что вообще слышно, старина? — спросил Фоли.
— Слышно, что тут иногда подают стаканчик, — сказал негр, — Можно и мне?
Фоли махнул официантке, указал на свой стакан и поднял вверх два пальца.
— А пожрать тут нельзя, Фол? — спросил негр.
— Отчего же, можно и пожрать, — сказал Фоли, — Я беру бифштекс.
— «Дядя» платит? — спросил негр.
— Меня бы это не удивило.
— Ага, ну вот теперь я кое-что начинаю припоминать. Так о чем мы?
— Да я вот решил заняться налетами, — сказал Фоли. — Хочу сколотить сборную команду. Мы же будем непобедимыми, Дитцер. Четверо каких-то сопляков, ничуть не круче, чем мы с тобой, сегодня утром взяли без шума девяносто семь штук из какого-то занюханного банка. А мы с тобой — достойные молодые люди, добрые отцы семейств, сидим на говенной зарплате.
— По радио сообщили — сто пять тысяч, — сказал негр.
— Ну вот видишь, Дитцер, — сказал Фоли, — За полдня работы! Теперь им только надо думать, как бы не попасть в лапы фэбээровцам. Ты будешь вытряхивать мусорное ведро аж до Пасхи, а они будут загорать на пляже в Антигуа. А я буду бегать, как бобик в снегу по уши, до Дня рождения Вашингтона[31], выслеживая домохозяек, которые платят по десятке за шесть унций липтоновского чая и за две унции дрянной травы.
— А я вот подумываю: не пойти ли в коммуну к хипарям, — сказал негр, — Я слыхал, есть одно клевое местечко под Лоуэллом. Приглашаются все желающие: ходишь без одежды и целый день трахаешь кого ни попадя, а потом всю ночь сосешь домашнее вино. Одна только заковырка: я слыхал, они там только и жрут что одну репу.
— Ты уже слишком стар для коммуны, — сказал Фоли, — Тебя не примут. Тебе бы больше подошла государственная должность с хорошим жалованьем и секретаршей, которая приходила бы к тебе в кабинет, раздевалась до трусиков и отсасывала…
— Я уже пробовал наниматься на такую работу, — сказал негр. — У меня как раз была одна должность на примете. Платят тридцать кусков в год, дают «кадиллак» и белого шофера. Но мне сказали, место уже занято. Каким-то хмырем с юридического факультета Гарварда, который отрастил себе патлы до пупа, бороденку и расхаживает в ковбойских сапогах. Мне сказали, что у меня не та квалификация, чтобы вести народ в землю обетованную и что им нужен симпатичный еврейчик, который не моется по утрам.