Зачем ты пришёл?
В неровном свете свечей он выглядел бледным, почти изможденным. Под глазами залегли болезненные тени, но всё это удивительным образом шло ему.
Сухая ладонь накрыла мои губы, вынуждая молчать.
Эллоиссент смотрел на меня непривычно серьёзно.
Злость, единственное, на чём я ещё кое-как держалась, стремительно уходила, тая, как снег от каминного жара.
Пальцы Эллоиссента мягко скользнули по моей шее, коснулись плеча, прошлись вдоль локтя и, наконец, сжались на кисти, оставляя отчетливое ощущение захлопнувшего капкана.
— Красивая…ты. Красивая и жестокая… я так боялся, что больше не увижу тебя…
— Хватит уже, — сказала я, — затянувшаяся трагедия превращается в фарс. Ты должен был либо взять меня, либо уже отпустить. А ты всё тянешь и тянешь, растягивая агонию. Так кто из нас более жесток?
Его руки с жадностью скользнули по моему телу, зарываясь в волосы. Его губы словно силились выпить моё дыхание до последнего вздоха. Гибкое юношеское тело с такой силой вдавило меня в стену, будто Эл был вдвое тяжелее своего настоящего веса.
Не было на свете человека, который бы знал моё тело, как знал его он — словно музыкант, виртуозно владеющий инструментом. Эллоиссенту всегда достаточно было пары движений, чтобы довести меня до грани.
Я сдалась, хотя и понимала, что это всё усложнит. Сдалась, даже не пытаясь сражаться, ведь, скорее всего, это наша последняя встреча наедине. Да и можно ли запретить умирающему от жажды пить?
Эллоиссент был моим кислородом, моими дровами, землёй, звёздами. Одним лишь он наотрез отказывался стать — моей жизнью.
Будь ты проклят, Эллоиссент. Хотя на самом деле — проклята я.
Пока моё тело горело пламенем страсти, в моей душе корчилась любовь, оказавшаяся слишком живучей. Умри ты уже, наконец, моя никому ненужная слабость. Сгори в гибельном пламени страсти, задохнись без кислорода надежды, растворись в череде лет и лиц. Забудься. Исчезни.
Под моей ладонью стремительно колотилось сердце Эллоиссента. Я тонула в этой сумасшедшей пульсации, отдающейся жгучим наслаждением во всем теле. Не оставалось клеточки спокойной или равнодушной. Я была вся — огонь.
Но пылая, знала, что вскоре от всего этого не останется ничего, кроме пепла.
***
В изнеможении уткнувшись в горячее, влажное плечо, я закрыла глаза, прислушиваясь к сбившемуся дыханию своего любовника:
— Интересно, как скоро ты меня забудешь?
— Я тебя не забуду. Ты это знаешь.
— Не знаю.
— Хотел бы, да не получится.
— Как зовут ту очаровательную блондинку, с которой ты ворковал тем утром, когда я сбежала?
— Ацуки Вицу.