Морозов схватился за челюсть.
– Ты мне зубы вышибла!
– До свадьбы заживет, – пообещала Тина и, как щенка, потрепав его по макушке, вышла из купе.
Прожить пару суток в тамбуре вместо комфортного СВ выглядело не слишком заманчиво, но это был единственный выход. В противном случае, пожалуй, они загрызут друг друга к вечеру. Да нет, уже вечер, поняла она, покосившись в окно. Там темнел мрак, и только по грохоту колес можно было догадаться, что поезд продолжает путь. Давай, давай, миленький, поторопила она, скорей в Москву!
Может быть, самой податься в ресторан? Свести знакомство с какой-нибудь скучающей дамой и набиться в подружки-соседки?
Можно еще проще – подцепить мужика, уж его-то не придется уговаривать оставить ее на ночь у себя.
Общение с Морозовым явно развращает тебя, подвела итог Тина. Хлопнула дверь, и человек, так тлетворно влияющий на нее, спросил с деланным ужасом:
– Ты террористка?
– Что? – изумилась Тина.
– В твоем чемоданчике что-то тикает, – сделав страшные глаза, сообщил Морозов. – Я решил, бомба.
– Клоун, – проскрежетала Тина, срываясь с места, – не можешь по-человечески сказать, что телефон звонит?
На том конце провода оказалась мама.
– Я не знаю, что с ней делать, – выпалила она, не здороваясь, – это ужас какой-то, ревет и ревет!
Ясненько. У Вероники очередная любовная трагедия.
– Мам, ну сходите в «Снежную Королеву», что ли, или в «Арбат-Престиж». Пусть купит себе чего-нибудь и успокоится.
– Какое там! – вздохнула мама. – Плачет вон, страшная, говорит, только если пластику делать, а так – никакие наряды не помогают. Вот ты мне скажи, что за дура выросла?
Девке почти тридцатник. Льет слезы из-за какого-то мужика и собирается идти на пластическую операцию!
Тина почувствовала, как в ней поднимается привычная волна возмущения.
– Мама, не принимай ты близко к сердцу, а?
– Да как же! Вы же детки мои, за вас душа болит, только за вас! Ой, Тиночка, может, ты ее на работу все-таки пристроишь, а? Хоть при деле будет. А что там у тебя за грохот? – вдруг насторожилась мать. – Ты что, на стройке?
Ну, вот и ее судьбой заинтересовались.
– Я в поезде, мам, – сказала Тина. – Домой еду. Так что не волнуйся.
– Нет, я буду волноваться! – упрямо заявила мать. – И у меня подскочит давление!
С годами мама научилась страдать на публике и требовала к себе внимания еще большего, чем Вероника. Вообще, с ролью обеспеченной, скучающей домохозяйки она справлялась на все двести процентов.
– Мам, перестань!
В этот момент Морозову надоело проявлять деликатность, и он, для порядка побарабанив в дверь, решительно вошел.