Купец взглянул на небо, где быстро летели большие, рваные облака. Стало ясно, что ветер дует с севера или, скорее, с северо-запада, что подходило для них почти идеально. Услышав удивлённые возгласы, посмотрел на палубу, тут же заметив среди суетящихся матросов высокую, стройную фигуру пассажирки. Поморщившись, собрался отослать её в трюм или в каюту, но передумал: «Ничего с ней не случится, девка здоровая, а у меня и так мало людей».
Мачта с грохотом встала в гнездо. Команда бросилась поднимать парус. Когда послышался сдавленный треск, капитан невольно затаил дыхание. Уж больно тяжела казалась пропитанная водой ткань. Но вот парус начал выгибаться подобно сытому брюху, и корабль, набирая скорость, заскользил по горбатым волнам.
Только тут мореход почувствовал, как он устал, замёрз и проголодался. На корму медленно поднялся Крек Палпин. Такой же, как все, бледный, худой, с глубоко запавшими глазами, в насквозь промокшей одежде.
— Дарин умер, хозяин, — сказал он, пряча взгляд и заметно дрожа. — И это… Нам бы согреться.
— Вина больше нет! — отрезал Картен.
— Да я не о том, — понимающе отмахнулся матрос. — У нас шкур в трюме полно. Вот в них хоть завернуться, что ли? Не то все свалимся в лихорадке.
Он многозначительно шмыгнул носом.
— Держи по ветру, — приказал капитан рулевому, и секунду поколебавшись, отдал свой плащ.
В каютке заботливые рабы уже приготовили сухую одежду. Надевая тунику, он буркнул стоявшему в углу Пусту:
— Достань десяток оленьих шкур.
Невольник удивлённо вскинул брови, но с помощью Милима тут же отодвинул в сторону ковёр, под которым прятался большой квадратный люк. Отодвинув крошечную задвижку, раб нырнул в трюм. Послышалась возня, что-то упало.
— Осторожнее там! — раздражённо вскричал купец, присаживаясь на корточки. — Сломаешь что-нибудь, за борт выкину! На корабле калеки не нужны.
— Хорошо, хозяин, — испуганно проблеял Пуст, подавая приятелю туго свёрнутый рулон, по краям топорщившийся рыже-серой шерстью.
Сложив шкуры в охапку, словно поленья, Крек Палпин ушёл, глухо бормоча благодарности. Едва закрылась дверь за матросом, Милим достал из тайника медный кувшин. Не дожидаясь, пока раб наполнит стакан, Картен вырвал его и жадно припал к горлышку.
— Это последнее вино, хозяин, — чуть не плача, пробормотал невольник.
— Сколько ещё сухарей осталось? — блаженно жмурясь, поинтересовался купец, пропустив его речь мимо ушей.
— Две корзины, — быстро ответил Милим и поспешно добавил. — Но есть ещё полмешка фасоли. Можно кашу сварить.
— Не промокла? — нахмурился господин, усаживаясь на вновь расстеленный ковёр.