— Я чувствую себя… лучше.
— Хорошо, — говорю я, — теперь раздевайся.
Она поворачивается лицом ко мне.
— Ты слышала меня, — говорю я, — снимай свою одежду.
Примерно в третий раз за последние несколько минут она раздумывает над тем, ударить меня или послушаться, но, в конце концов, слегка вздыхает и начинает раздеваться.
— Ты видел все это раньше, — говорит она.
— Это не означает, что я не наслаждаюсь, увидев снова, — отвечаю я.
Я не отвожу свой пристальный взгляд от ее тела, продолжая смотреть в зеркало, и наблюдаю, как она раздевается. Отчасти потому, что хочу увидеть, что скрывается под одеждой, и отчасти потому, что если встречусь с Лиззи взглядом, то знаю, что просто трахну ее прямо здесь и забуду об истинной цели нашей встречи. Наконец, она спускает юбку вниз по ногам и отбрасывает ее в сторону.
— Ничего себе, — говорю я.
Она улыбается с благодарным восторгом.
— Нет, — говорю я, — нет, не в этом смысле. Я имею в виду, да, твое тело удивительное. Но, думаю, что по случайности ты надела нижнее белье своей матери.
Она смотрит на свои серые трусики-шортики с завышенной талией.
— Что не так с ними?
— Ты планируешь позировать для каталога нижнего белья двадцатых годов?
— Что?
— Мне интересно. Они увеличиваются вдвое, как парашют, в случае возникновения чрезвычайных ситуаций? Потому что они могли бы.
— Ладно. Я поняла.
— А если серьезно, ты уверена, что приобрела их в отделе нижнего белья? Они похожи на тряпку, которой мой механик вытирает руки.
Она скрещивает руки на груди, возможно, не понимая, что тем самым только подчеркивает восхитительную ложбинку между грудей, которой она одарена. Я с сожалением отвожу взгляд.
— Они удобные.
— Эй. Я уверен, что сандалии с носками удобные. Мешковатые шорты тоже. Плохой секс удобен. Ты хочешь удобства? Поскольку где-то там есть дедушка в удобных мокасинах и с удобным париком, кому понравились бы эти трусики.
Я подхожу к ней сзади.
— Не думаю, что они выглядят так уж плохо, — продолжает она, но часть дерзости испарилась из ее голоса.
Я провожу пальцем вниз по ее ягодице, поглаживаю мягкую хлопчатобумажную ткань и громко вздыхаю.
— Иисус Христос. Где твоя задница? Я знаю, что она у тебя есть. Эти трусики не показывают ее. Вот это да. Надевать эти трусики на такое тело, это как граффити на Микеланджело.
— Это просто трусики, — восклицает она, возвращаясь к своему прежнему разочарованию.
— Нет, — говорю я резко, — это никогда не «просто трусики».
Лиззи открывает рот снова, но затем закрывает его. С меня довольно.
— Куда ты идешь? — спрашивает она, поскольку я выхожу из примерочной и начинаю рыскать по стеллажам. Это облегчение выйти оттуда. Эти трусики изо всех сил пытаются сделать ее непривлекательной, но тело Лиззи по-прежнему сводит меня с ума. Примерочная большая, но я редко нахожусь на расстоянии в полметра от женщины, не намереваясь трахнуть или уже трахая ее, и эту привычку трудно подавить.