Ночь, стоим у дверей. Только что мимо прошмыгнула стайка полуголых девок, по традиции (не мной заведенной!) расцеловав нас в обе щеки и обдав заодно горячей волной дешевого парфюма пополам с чудесным запахом юных девичьих тел. Это придает нашим мужским мыслям определенное направление.
— Куруш, сколько раз за ночь ты сможешь сделать женщину счастливой?
— Мм… такие вопросы задаешь…
— Просто интересно. Ты сегодня отработал полную смену на стройке, был на трехчасовой тренировке и сейчас стоишь со мной на смене. И свеж как огурчик! А ведь тебе еще и завтра на работу… хотя нет, уже сегодня, — добавляю, взглянув на часы.
Куруш смущенно улыбается:
— Ну… завтра к вечеру мне надо будет немножко поспать, часа два, и только потом идти на тренировку.
— Так все‑таки? Как насчет женщин?
Куруш, хотевший уйти от ответа, мучительно краснеет.
— Ну… если девушка мне не слишком нравится, то я могу любить ее без остановки часов пять.
— Гм… хм… впрочем, ты еще молодой… хотя… м–да… А подружка твоя здесь была?
— Какая? У меня сейчас одновременно три подружки, и все довольны. Вроде бы. А мне немного мало.
— А… когда ты успеваешь? Ты же всегда или на работе, или на тренировке…
— Мне не надо много спать, и потом, у меня же есть выходной. Я с утра встречаюсь с одной подружкой, днем с другой и вечером еду к третьей. Они не ревнивые совсем. Хорошие такие, радуются, когда я прихожу…
— Замолчи! Мы на службе, в конце концов!
Куруш не врет. Он, по–моему, совсем не умеет врать.
Много работает, потому что ему скучно сидеть без дела. К тому же у него, как у всякого албанца, толпа младших братьев, которые теперь постоянно пасутся возле дискотеки и клянчат у него деньги. Куруш, вздохнув, безропотно лезет в бумажник, сколько бы они ни попросили. Отказывает только тем, кто плохо учится. Те воют и грозятся. У входа образуется визгливая карусель с албанским колоритом. Тогда выхожу я и, уперев руки в бока, начинаю орать: «Что! Это! Такое! Вы! Тут! Устроили?!» Дети с выпученными от страха глазами разбегаются кто куда.
Куруш пригласил меня на свой следующий бой. О противнике говорит в типичной самоуверенной боксерской манере: «В нем полно дырок. Я его во втором раунде положу». Часто он приходит на работу сразу после тренировки, принося с собой сумку с еще влажными перчатками. Я пробовал с ним боксировать. Куруш долго не соглашался. «Лучше не надо», — повторял он, но я настаивал. Наконец, вытребовав себе кучу привилегий («чур, тебе сильно бить нельзя, и джебом тоже, и вообще, давай так: я нападаю, а ты защищаешься»), я натянул перчатки на кулаки и угрожающе запрыгал вокруг Куруша.