— Не возражаю, их есть за что почитать.
Файл же у меня в ноутбуке: могу в любой момент эту ватку с нашатырем снова извлечь.
Расходились, как и полагается конспираторам, по одному. Шел дождь, и на улице было почти темно от обложивших небо тяжелых серых облаков. Я хотел было поймать такси, но Чаринг-Кросс-роуд глухо стояла, и я быстрым шагом пошел к метро.
Добравшись до своего номера, я снял мокрую ветровку и туфли и, как был, в рубашке, в джинсах, вытянулся на кровати. Радж должен был позвонить мне поздно вечером по результатам встречи Ашрафа со своим агентом. Вот он, мой мобильный, кладу на тумбочку. А теперь потянусь — сначала левая нога, потом правая — и закрою глаза. Вот так.
6
Первой позвонила Пэгги. Это мама Джессики и одна из самых любимых мною женщин, вместе с Джессикой и моей мамой. Это она вернула меня к жизни после того, как погибла моя первая семья: Рита и наши двойняшки. И тот день, когда я впервые смог об этом рассказать, вернее, та психодрама на берегу залива сблизила нас гораздо теснее, чем сближает постель. Так что мне иногда кажется, что моя теща знает меня лучше, чем жена.
Мы с Джессикой очень близки и живем вместе уже пятнадцать лет. Однако Пэгги удалось пробраться куда-то очень глубоко, на уровень, на котором меня знает только мама. Вот у меня кровь в жилах стынет при мысли о том, что будет, если Джессика узнает вдруг, чем я на самом деле занимаюсь. Поймет ли она, останется ли со мной или погонит в шею человека, вравшего ей столько лет, построившего на лжи всю ее жизнь? А с Пэгги, мне кажется, мы уже никогда не потеряемся.
— У тебя все в порядке?
Странный вопрос. Да и звонит мне Пэгги не так часто. Нам с ней не надо разговаривать каждый день, чтобы быть рядом. Теперь я испугался — видимо, не совсем еще проснулся.
— Что случилось?
— Ничего, ничего, успокойся, дорогой. Просто мне как-то тревожно стало за тебя.
— А что со мной может случиться? Я в Лондоне, не на льдине на Северном полюсе.
— Я знаю. Я проверяла, что твой рейс долетел.
— Да? Я не думал, что ты волнуешься. Хорошо, теперь и тебе буду звонить по прилете.
— Звони. Я помню, ты как-то сказал, что самая опасная часть пути — это дорога до аэропорта, в самолете уже вряд ли что-то случится. Но мне все равно неспокойно.
— Прости, Пэгги. Я не знал. Буду сообщать.
— Это ты прости, что я лезу со своими страхами. Просто я проснулась, села работать и не могу. Ты у меня перед глазами.
Пэгги, напоминаю, художница. Она живет одна в особняке в Хайяннис-Порт, рядом с имением семейства Кеннеди. Встает к обеду, садится за мольберт, вечером гуляет по берегу океана, потом опять пишет, остаток ночи читает, потом гуляет под первыми лучами солнца. Не будучи солнцепоклонницей, она любит восходы и закаты, старается их не пропускать, благо с волнолома ей видны и те, и другие. Я посмотрел на часы. Да, в Лондоне начало десятого, значит, у нее начало пятого. Пэгги раньше трех дня не просыпается.