Мэйзи совсем не хотелось критиковать свою подругу, но, похоже, Инна понимала ее.
— Лео оседлал норовистую скаковую лошадь и так и не понял, почему она не превратилась в племенную кобылу, когда оказалась в его конюшне. Это слова Валерия, не мои. Я же — как раз племенная кобыла, и очень этому рада. У меня двое мальчиков — Коля и Саша, сегодня вечером вы познакомитесь. Вы такая юная — трудно и представить, как вы управляетесь с двухлетним мальчиком. А уж с тридцатилетним — тем более.
— Никак. У меня плохо получается, — призналась Мэйзи. Ей было легко с Инной.
— Расскажите, как вы с Алексеем встретились.
— Он напал на меня у Куликовых на кухне.
— Что-то на него не похоже, — засмеялась Инна. — Так расскажите же, Мэйзи.
И Мэйзи начала рассказывать их историю с того момента, как Алексей ворвался в дом Куликовых.
— Вот теперь я его узнаю. Он такой: если что-то задумал, всегда доведет дело до конца.
Мэйзи опустила сцену в ванной и приступила к рассказу о том, как они уехали в Равелло.
— А потом я в него влюбилась, — завершила свой рассказ Мэйзи.
Она впервые произнесла эти слова вслух. Но она говорила их не Алексею — ему она никогда этого не скажет… И она заплакала — о себе, а еще — о маленьком мальчике, которого бросила мать и которому пришлось полагаться только на себя. Инна все это время гладила Мэйзи по голове, пока в ее теле не воцарилось странное чувство покоя. Но тут вернулась тошнота, и она тут же побежала в туалет.
Там и нашел ее Алексей.
— Она пьяна.
Алексей был крайне удивлен, и в прежние дни — до сегодняшнего дня — Мэйзи бы засмеялась. Но теперь ее слишком сильно тошнило.
Инна сказала по-русски что-то, что заставило Алексея замолчать.
Когда тошнота прошла, Мэйзи осознала весь ужас своего положения. Неловко поднявшись, она спустила воду в унитазе и заковыляла к раковине, боясь поднять глаза на Алексея. Отражение в зеркале ей не льстило: она была мертвенно бледна, а ее роскошная прическа начала разваливаться.
Поза и выражение лица Алексея красноречиво говорили о том, насколько он зол. Его руки безжизненно висели вдоль тела, и он стоял на месте как вкопанный, не в силах сдвинуться.
Инна ушла. «Мудрая женщина», — думала Мэйзи, обхватив себя руками за талию. Ей нужно было, чтобы ее обняли, но Алексей явно не собирался этого делать. И его трудно было жалеть, когда он вот так возвышался над ней — пошли два метра русского мачизма — и осуждал ее.
— С тобой все в порядке?
Она кивнула:
— Да, Инна мне помогла. Она очень добрая.
— Сколько ты выпила?
— Не знаю.
— Ты же не пьешь.
— Я многое не делала до сегодняшнего дня, — пробормотала Мэйзи, наклоняясь над раковиной.