Это ей за попытку сбежать.
Если вывернуть руль, подумала Ульяна, то можно получить даже фарш. В консервной банке.
Она глупо хихикнула и закашлялась. Прикрылась рукой, полезла в сумку за платком. Взяла короткий выкидной нож, который в поездках заменял ей столовый. Глянула на водителя через кудри, зажмурилась, сжала рукоять до боли в побелевших пальцах, до дрожи во всех мускулах. Не вынимая руки из сумки, еще раз укусила изувеченную губу. Она чувствовала, как пот катится градом по лбу и спине.
Сто десять на спидометре.
– Быстрее.
Водила мотнул головой, улыбнулся скупо, прибавил. Красная стрелка дрогнула и поползла. Апрельская ночь летела навстречу, и крик, приказ, взрыв голода за спиной начал слабеть. Ульяна отпустила нож, упала в кресле, чувствуя, как хлынули слезы. Денис. Дом. Село.
Живая.
Она разрыдалась, не в силах больше сдерживаться. Водитель – счастья ему – ни о чем не спрашивал.
* * *
Денис бежал через ночь, в сторону Дедищево. За спиной ревело пламя, потом долбанул второй взрыв.
Дико хотелось жрать, словно огонь горел и у него внутри. Спящие, мягкие люди в домах. Теплые куры. Сочные коровы.
Позади топали тяжелые шаги погони, но он не собирался останавливаться. Он моложе их всех – отстанут.
Денис не знал, что никакого Дедищева нет, и что автобус, который каждый раз возит туда людей, возвращается пустым. Потому что у Мужика есть отец, и он тоже часто бывает голоден.
Анна Железникова
Канатные плясуньи
– Цирк-цирк, помешались, что ли, все на этом цирке? Чего всем до него дела-то?
В таком духе княгиня Софья Михайловна Зорницкая ворчала уже полчаса, не меньше. Почти все время, пока сидела на террасе за чаем вместе с семейством и небольшой собравшейся у них в доме компанией. Ворчала скорее по привычке, чем всерьез, – такая охота возникала у нее нередко. Все равно по какой причине: из-за плохой погоды, из-за дурного, по ее мнению, поведения прислуги или почему еще.
На сей раз виноват оказался передвижной цирк, явившийся в городок N*** на юге Франции, куда княгиня тремя неделями раньше приехала со своей взрослой дочерью, сыном-подростком и двоюродной племянницей, которая годами была едва ли не старше нее самой и считалась кем-то вроде компаньонки. Кроме них на террасе расположились граф Лацкий с супругой, Петр Николаевич Нерящев, бывший государственный деятель, теперь одряхлевший до того, что поговаривали, будто он начал выживать из ума, и Заряжнев, молодой офицер знатного рода. Софья Михайловна за недолгое время знакомства уже успела оценить его как перспективную партию для дочери Натали.